Захваченные территории СССР под контролем нацистов. Оккупационная политика Третьего рейха 1941–1945

Административная структура на оккупированной территории сочетала тщательное планирование с бессистемной импровизацией. Административный механизм сталкивался с серьезными конфликтами полномочий, спорами по поводу юрисдикций и неэффективным управлением. Персонал, отобранный для проведения «восточной политики», часто оказывался некомпетентным, эгоистичным и склонным к подчинению общественных интересов личным удобствам и самообогащению. Организация была чрезмерной, неустойчивой и слишком регламентированной. Наконец, широкое разделение функций и обязанностей само по себе способствовало безответственности со стороны каждого причастного ведомства.

Было бы неверно приписывать провал немецкой оккупационной политики главным образом борьбе за власть, личной вражде, некомпетентности персонала и неправильной организации. Все это лишь усугубило трудности, проистекавшие из целей, ради которых велась война и которые санкционировали методы, используемые для их реализации. В основе всего лежала политическая мораль и Weltanschauung – мировоззрение, природа самой нацистской системы. Суть нацизма оставалась неизменной – и точно так же суть нацистской «восточной политики» не могла измениться. Те, кто высокопарным хором требовали коренного ее пересмотра, не понимали, насколько глубоко она укоренилась в ценностях и устремлениях той группировки, что правила рейхом.

На практике существовали значительные различия в проведении официальной политики. Масштабы задействованных районов, условия военного времени, нехватка рабочей силы, особые властные отношения между немецкими ведомствами – те же факторы, которые сделали немецкий контроль над территорией менее эффективным, – также способствовали тому, что каждый комиссар и лейтенант превращались в маленьких вице-королей, которые могли, с большой вероятностью безнаказанности, поступать так, как им заблагорассудится. Из главных немецких правителей на Востоке Эрих Кох на Украине проводил самую грубую и жесткую дискриминационную политику. Немного более продуманный курс, проводимый Вильгельмом Кубе в Белоруссии, был в равной степени нацелен на эксплуатацию, но имел несколько большую склонность к символическому признанию «народных требований». Однако различия между этими двумя стратегиями были недостаточными, чтобы иметь какое-то значение. Более того, в Белоруссии географические условия благоприятствовали росту красного партизанского движения, развитие которого способствовало формированию отношения населения как за, так и против захватчиков. Конечный результат и на Украине, и в Белоруссии оказался практически одинаков: основная масса людей обратились против своих новых хозяев.

По этой шкале оценок поведение Лозе в странах Балтии[113]стояло несколько выше, чем у Кубе, и, разумеется, еще выше, чем у Коха. Однако планы германизации, как и большие ожидания ранее независимых, националистически настроенных прибалтийских народов, аннулировали все те спасительные действия, которые политика ограниченного (и зачастую кажущегося) партнерства могла иметь для здешних прогерманских и антисоветских настроений.

В отличие от этого на Северном Кавказе, где оккупация была кратковременной, где Берлин санкционировал некоторое отклонение от теории «низшей расы» и где армия – менее безапелляционная, чем взращенные партией гражданские власти, контролировала все, реакция населения оказалась более благоприятной для немцев. Часто правление военной администрации воспринималось народом как менее обременительное, чем немецкое гражданское; тем не менее военная юрисдикция никоим образом не являлась предзнаменованием смягчения политики – факт, хорошо продемонстрированный событиями в Крыму и зверствами по отношению к партизанам в центральной и северной частях оккупированной территории России.