Захваченные территории СССР под контролем нацистов. Оккупационная политика Третьего рейха 1941–1945

Как ни странно, хотя в «восточной политике» принимали участие миллионы, ее курс устанавливала лишь горстка людей. Массы немецкого народа по-прежнему не интересовались политическими проблемами оккупации и пропагандистской войной. Большинство из них мало заботило «подлинное лицо России», каким они видели его в брошюрах СС, немецких кинохрониках или письмах от родственников и друзей в военной форме. «Основную массу населения интересовали не политические, а исключительно военные перемены на Востоке». В равной степени трагично и то, что нацистский гипноз, казалось, парализовал способность критически мыслить у многих из тех, кто мог или должен был быть лучше осведомлен. Даже те, кто явно не соглашался с целями или тактикой Гитлера, оказались загнанными в тупик.

Официальная терминология, официальная загадочность, почтение к официальной догме поддерживались во всех изречениях, спускаемых верхами вниз и копируемых нижними эшелонами власти. Никто не осмеливался разорвать цепь, в открытую противореча верховной власти. В этом отношении сам Розенберг по сути являлся преданной делу мелкой сошкой. Ему не хватало смелости или проницательности, чтобы вскрыть суть проблемы; и цели его гнева, и жалобы были второстепенными. Фюрер оставался, как и жена Цезаря, вне подозрений. Как ни парадоксально, но именно то, что Гитлер был выше борьбы своих подчиненных, и то, что он обладал такой бесспорной и неограниченной властью, давало возможность его подчиненным действовать за его спиной, устраивать свары между собой и на самом деле аннулировать распоряжения других – включая самого Гитлера.

Активное или пассивное участие в войне, коллаборационизм и число попутчиков национал-социализма распространилось, как и следовало ожидать, на обширные области вне пределов относительно узкого круга преданных, убежденных «стопроцентных» нацистов. Многие – далекие из-за своего происхождения или убеждений от норм партии и СС – пошли на молчаливое согласие с глупостью, злоупотреблениями и истреблением людей, чего «в иных обстоятельствах» они никогда бы не допустили. Сотрудничество неизбежно предполагает принятие на себя определенной доли ответственности. Компромисс с нацизмом означал компромисс с самим собой.

Ранее в этом исследовании и в других работах много говорилось о принципиально не нацистском, традиционалистском консерватизме немецкой армейской элиты и об особом положении отдельных видных государственных служащих, существенно не соответствовавших нацистским стандартам. Даже движение Власова нащупывало пути к активной независимости от нацистской машины. Но все эти группы – как и другие, например немецкие разведслужбы, – оказались запятнанными своими компромиссами и сотрудничеством: виновные не в участии, а в совместной моральной и политической ответственности; например, в случае армии – в обращении с военнопленными, а в случае айнзацгрупп – в помощи военным в организации материально-технического обеспечения и других средств[115]; в случае не нацистов из министерства восточных территорий – в политике, проводимой по отношению к евреям, и принудительном труде.

В конечном счете, немецкие специалисты по России – ученые, техники, сотрудники разведслужб – практически все внесли свою лепту в ведение войны. Правда, их прогнозы так часто оказывались ложными, а фантазии Гитлера так часто становились реальностью, что ни сам фюрер, ни они сами не доверяли собственным суждениям. Лишь очень немногие держались в стороне, отказываясь поддерживать эту мерзость; для некоторых, таких как фон Хассель, Восточная кампания стала лишь одним из аспектов более глубокой переоценки нацистских ценностей и методов; другие, как Вильгельм Баум, предпочли соучастию самоубийство; а некоторым война на Востоке открыла глаза на сущность системы, которую они защищали. Многие, если не все, «эксперты» высказывали свои претензии и советы, но по большей части они предлагались в рамках Третьего рейха, его целей и морали. Искренне заблуждавшиеся или честно верившие, будто большевистская (или русская) угроза затмила все остальное, или наивно надеялись на перемену в политике Берлина, или были связаны чувством патриотического долга и верности присяге, или считали, что своим участием они сдерживали зло, исходившее от других, – вне зависимости от своих мотивов коллаборационисты-ненацисты, немцы и не немцы, в равной степени оказались жертвами моральной анемии.