Захваченные территории СССР под контролем нацистов. Оккупационная политика Третьего рейха 1941–1945

Воспользовавшись принятием нового аграрного указа на Востоке, Розенберг совершил поездку по Украине, чтобы предать гласности свою «прогрессивную» политику. В глубине души он, по-видимому, все еще надеялся утвердиться в народном сознании как «анти-Кох», почитаемый вождь. Для Розенберга, привязанного к своим постоянно подвергавшимся бомбежкам кабинетам, поездка стала отдушиной после берлинских перебранок. Три года спустя он с нежностью вспоминал то время: «Все там вырывалось за рамки привычных размеров: кукурузные поля, Таврическая степь, вишневые сады. [Мы] получили сообщения гебитскомиссара о большой работе по восстановлению кустарного руководства и содействию сельскому хозяйству, а также их заботах и пожеланиях… Затем мы посетили [заповедник] Аскания-Нова, рай деревьев и птиц в степи… Вскоре мы сидели в Крыму в прекрасном Ботаническом саду, попивая сладкое вино в прекрасном вечернем настроении… и проезжали через Симеиз, где я провел лето двадцать шесть лет назад…»

Но Кох тоже был там – по пятам Розенберга. Розенберг позже расценил присутствие Коха как «грубость» и попытку «похвастаться» перед гостями, но все было не так просто. В первый же день в Ровно между ними возник спор по поводу земельной реформы. Около Винницы поездка привела к новой перепалке между этими двоими: их кортеж остановился в деревне, где доктор Отто Шиллер, аграрный эксперт, указывал на карте предполагаемую разметку угодий. Внезапно Кох в присутствии местных крестьян воскликнул, что это означало «саботаж» постановления фюрера. Хотя Шиллер возразил, что раздел производился в строгом соответствии с инструкциями, которые Кох сам выпустил годом ранее, тот продолжал неистовствовать по поводу «доброжелателей» и украинцев. В Мелитополе Кох публично объявил в присутствии большой украинской аудитории, что «ни один немецкий солдат не умрет за этих негров». В другой деревне, в которой останавливалась группа, делегация крестьян преподнесла немцам традиционные хлеб и соль; Кох выбил подарки у них из рук и завопил: «Как смеете вы предлагать дары немецкому сановнику!»

Судя по всему, Кох понимал, что с поддержкой Гитлера ему что угодно сойдет с рук. Тем временем фюрер, вынеся свой вердикт, позднее снова повторил его, слегка перефразировав. 8 июня в ходе продолжительной дискуссии касательно русского вопроса с Кейтелем и новым начальником Генштаба сухопутных войск Куртом Цейцлером Гитлер не сдерживал свой гнев по отношению к Розенбергу. Несколько недель спустя он повторил те же аргументы в обращении перед командующими немецких групп армий. Проблема «лавки Розенберга», утверждал он, заключается в том, что в ней полно «бывшей прибалтийской знати и прочих прибалтийских немцев», а также украинских эмигрантов, чьи цели идут вразрез с «национальными устремлениями» Германии. Так как к тому моменту кампания за «политическую войну» достигла пика в рядах немецкой армии, Гитлер говорил с суровой откровенностью: «Если бы не психологический эффект, я бы зашел настолько далеко, насколько это возможно; я бы сказал: «Давайте создадим полностью независимую Украину». Я бы произнес это и глазом не моргнув, а потом все равно этого не сделал бы. Я бы мог провернуть такое как политик, но (поскольку я должен сказать это публично) я не могу так же публично сказать каждому [немецкому] солдату: «Это все неправда; то, что я только что сказал, это лишь тактика…»

Гитлер не терзался моральными сомнениями по поводу отказа от плана Розенберга. Он был проницательнее Коха и, как и пропагандисты, не стал бы запрещать задействование национальных тем. Но его основные подозрения в отношении устремлений беженцев были сильны; можно ли было быть уверенным в том, что пропагандистский трюк не приведет к созданию нового движения? Важно было одно: «Не допустить внезапного возникновения менталитета в духе: «Однажды, возможно, нам будет не так здорово; в таком случае все, что нам нужно сделать, это создать украинское государство; тогда все будет в порядке; тогда у нас будет миллион солдат». Иначе нам ничего не достанется, ни одной живой души».

Гитлер был в каком-то смысле более последовательным и дальновидным, чем его помощники. Действительно, учитывая нацистские цели и тактику, восточные народы, включая украинцев, не могли солидаризироваться с интересами рейха. Пересказывая Кейтелю и Цейцлеру спор Розенберга и Коха, Гитлер вложил следующие аргументы в уста Коха: «Розенберг… Я смогу проводить политику, за которую вы выступаете, только в том случае, если я предоставлю этим людям сферы занятости – создам университеты, национальные комитеты и т. д.; [в противном случае]… все, чего вы добьетесь, – это накопление революционной энергии, которая рано или поздно выплеснется на нас же».

Посему Гитлер заключил: «Мы не должны даже ставить каких-либо целей на будущее. Я не могу ставить какие-либо цели, которые когда-нибудь приведут к созданию независимых государств, автономных государств… С этими вещами необходимо разбираться крайне решительно, чтобы впоследствии не плодить ошибочные мнения в своих рядах».