Захват

– Да. Там. Под солнышко поплавали, салмой, – вторила для ясности Найда, вяленько махнув рукавом в сторону избушки посельского, который (с двумя порядочных размеров язями), крадучись вернулся домой.

– Как вы говорите: проливом? протокою? Да? К Лиге, понимается так. Или же на Стрельну, к сородичам, – вещал селянин. – Гад-дина!.. Не выйдет, шалишь. Только бы нагнать, сволоту!.. Я т-тебе, наглец. Не уйдет.

«Достали до печенок, проклятые, – подумал в сенях, нашед на перевернутой кадке оружие, капустный секач: – Дело ли ось так выражатися, по-штатски, по-матерному!.. Дык сорвалось. При женщинах! Куда бы ни шло: где-нибудь в рядах, на торгу… На пристани, в конце-то концов. Ай нехорошо получилось: дома! – промелькнуло в душе чуточку смущенного Парки. – Ну и допекли, немчура!.. лодочные, так понимай».

Всугонь! – заторопился крестьянин, бросившись вослед, побережьем. Только что, недавно уехали; раз так, не уйдут – но спустя некоторый час, на бегу вперся в непролазный ивняк; поздно, нипочем не догнать, – сообразил в кустарях.

7

Кто ж сволок?

Надо бы еще расспросить старосту, посельского – Немца и, быть может видал что-нибудь Прокопий, сосед – знаемо, глазастый мужик… Даже чересчур, по словам Ксении, еговой жены. Да и не мешает затем сунуться на Речку: а вдруг что-то присоветует родич, набольший семейства – Оким, косвенный свидетель того, что произошло на ключах, ибо-то живьём наблюдал кое и кого горожан… косвенный участник, ну да.

В сущности не так чтобы очень зельная потеря; двойственное. Кто не терял то или иное добро? – тщился приспокоиться сельник, возвернувшись от старосты, с пролива ни с чем, и, передохнув на крыльце тронулся в заречье, на Речку.

Только-то: изъят корабельник, – думалось как шел по тропе в сторону соседней избы. – Да уж, получается так; но. Бляшка, украшение женское!.. Не так; не совсем: дар – за боевые заслуги. Мужество и честь не пустяк, редкостны теперь на Руси… бывшей, – промелькнуло в сознании, – что, впрочем не важно, да и не последнее – верность. Токмо лишь единственный раз, помнится в руках подержал; впрямсь; как не жаль? С мыслями о прошлом осталися. Куды их девать? Сокол бы, наверно вписал оные в карманную книжку; в сонниках бы-от прижились.

Были, вещал укко рати мимоходом, из Нова-города на Полну-реку, такоже Сестрой нарицаемую, дабы вернуть долг свейским немцам за их находы на Ыжору и Водь: жгли крепости на финской земле. За море пускались, по льду, али же то сплыли в ушкуях, то бишь, получается в каторгах, какие теперь плавают вблизи городка. С русью, во главе соплеменников ходил воевать некоторый уккин прапрадед. Славу и богатство достали, отомстя вероломство, и напротив Ругодева, у Нарвы-реки щит делали, красно говоря, по-васькиному – русьский запор, к немской нарови, на тех же дверях: возвели крепость Ывань-град[7]; нарва, как известно любому – поперечная стяжка поверху стоячих досок, скрепа на дверном полотне.

Так что никакая не мелочь, в сути – наградная деньга. Шутка ли: награда за подвиг! С тем, что украшение: знак доблести былых поколений. Знамение славы прапрадедов – колзуихин дар, золоточеканный поклон ставши родовою святыней. Можно ли такое предать? «Корабелник-от Ывана Василевича» – видится надпись, тиснутая вскрай ободка; далее: «И сына Ывана». Верность – имение существенное даже теперь; ценится во все времена.

Вообразив женщину с детьми, у колодезей, старуху и Немцева, мужик поместил рядом тихвинца Галузу, разносчика, с которым на днях виделся в заневском градке, русича с лопатой и с коробом; рядок невзначай выплывших вблизи от Романовки, представших воображению знакомых людей чуточку спустя замыкает смутно представляемый Паркою – безликий – толмач.

«Ён?» – произвелось на уме.

Кто же-таки есть истребитель ихнего покоя и счастья?!

Вряд ли похититель монеточки – торгаш, коробейник. Собственно не кажется, – точно! Федька-от – едва не святой. Совестлив, не жаден; ага. Что ему якшаться со штатскими? Гуляй – в стороне. В городе и так дополна пискающих перьями крыс, водятся свои переводчики. Федюшко, гуляй тот же деловец, из простых, что и, предположим сапожник, – вовсе не из племени лодырей, отпетых бездельников гулящих людей; даже попрошайки – трудящиеся, делают деньги чуть ли то не в поте лица, можно бы сказать, на жаре. Так ведь получается, ну; межи песняром и гулящими громадная разница, – подумалось Парке. Но, однако для нас лучше утруждаться рыбалкою да сеять зерно, нежели тачать сапоги.

Впрочем, к неудельной гурьбе виденных в минувшем году странников, шатучих людей тихвинец, давнишняя бежь с родины, гуляй-сукноносец некоторым боком подходит: в общем, ни забот, ни хлопот… Птичка божия. Зачем перешел? Ну его, не наши дела… лишнее, – мелькнуло в мозгу.

Время, как мы знаем торопится. Заглянем вперед: