Захват

Вечеряли однажды. – Че-го?!.. Братеник, говоришь? Чудеса! – Ненадобнов, хозяин поморщился, вздохнув, помолчал. – «Во как получилось!.. Ага: волосом похож на сестру; черен», – промелькнуло в душе.

– Знаемы? – хозяйка.

– Чуть-чуть; шапочно, не так, чтобы очень. Виделись недавно, разок… в гирлах – у Невы, понимай… Был… пеши, – сотрапезник, Серьга.

– Виделись? – Мария: – недавно? Сказывай получше, супруг. Летом?

– В середине зимы; в лютом, – уточнил собеседник, – очень-очень давно. Как-то, на войне прилюбилися один к одному… В Канце бургомистру толмачил. Думается жив, не горюй. Там же, у Невы разошлись. Як ни жаль. Было-че: «Марийко, сестрица!» выскулит; ага, под хмельком. Эх-х Матвей. Далее градка не пустился. Тут бы, на земле савакотов и тебя и семью… и дом под черепицею, каменный… А так, не нашел. Изверился тебе отыскати. Мог бы, да не стал продолжать. Скис, выдохся, – итожил Серьга. – Землю на другой стороне, за морем, едва ли не всю зрили, забираясь все дальше в немцы аж до самой Курляндии!.. Проснулся; пищит… «пасынок», – мелькнуло в мозгу. – Пошастали… Теперича – всё… кажется. Немало загреб. Як ни тяжело приходилося порою – шагал. Все-таки достиг своего. Слышь? Встань да покачай колыбель.

В горнице почуялся вскрик.

«Слухает однако; задумалась. Младенец утих».

– Умница! – вещал в тишине, с полуоборотом назад и, повременив произнес: – Кончилась пора выживания – теперь надлежит, разве что слегка подкреплять то, что накарманил в страду. Чтобы ничего из добытого не сплыло к другим. Як, ты говоришь подкреплять? Не торопом. Трудясь по чуть-чуть. Вкладывая в скарбницу маль. К тысячам – по шланту, по талеру… И так ежедень. Выработал – вытратил; ну; денежный приход – на расход: маслица немного купил, меду, огурец, молока… Тысячи не трожь, серебро. Да и не разбрасывай медь: грошик золотой бережет, золото главу стережет, баивал когда-то на Брянщине отец, Офонас; мало ли чего впереди… Словом, получилось; добился. В тысячниках будем ходить. Так бы, окажись во товарищах – и твой… да и мой: родственник теперь! – ай да ну: в шурины пробился, делец… чо-нибудь в карман положил. Под лежач камушек вода не течеть, – вымолвил, вздохнув собеседник и затем приумолк.

– Чо же ты? Не рано ли спать? Ешь, – вообразив Нюенштад скопищем базарных ларей пролепетала жена.

– Сказывай… О нём, о себе.

– Мало? Да ить вроде бы всё. Тако на Неве и остался. Не схотел верстовать. Ссорились порою. Затем, вдруг – под Рожество разбрелись. Ой нехорошо получи лося. Ушел.

– Почему? как? – проговорила жена.

– Тоже соцепились… Як те. Разница, однако; эге ж; тут был, по-видимому повод поссориться: причиною: долг, в общем-то не очень существенный, – а там, в городу вовсе уж неведомо что. Сам не понимаю… Вот-на.

«Можно ли кидаться людьми… дружбою, рожденной в боях. В прошлом приходилось едати едь из одного котелка! – произвелось на уме бросившего ложку Серьги. – Птаха притянул, невзначай… Эк-к: смертоубийство напомнил. Отчего б ни смолчать». Белесоватые, над синью ресницы беззащитно смигнули, сотрапезник вздохнул, чуя перед ладой вину, и, покатав на столе крохоточку хлебного мякиша досадливо крякнул;

«Говори, говори. Як мати? Здравствует?» – услышал супруг.

– Чаятельно; сказывал-от… некогда, – купец; – на Руси. – Переводя взор с круглых, наподобие пуль глаз угодника – святого Николы, взвиденных в лампадном углу на еле различимую зыбку с вякавшим спросонья младенцем, собеседник зевнул.

– Как же то: жива или нет? На тебе!.. – Хозяйка поморщилась: ответ прозвучал так, как если бы супруг, затруднясь что ему сказать, промолчал.

– Так-то, – пропуская услышанное мимо ушей, рек самодовольно хозяин, повернув к своему: – С денежкой! Таки удалось. Яз – яз, не то что кое-кто из моих в некогдасти верных товарищей, предавших свою, в первости совместную цель. Цель – цель, – не что-нибудь такое беструдное навроде мечты выбиться из меньших людей. В тысячники выйдет не всякий… Вышло. А с чего начинал? С горсти медяков, на еду. Нетрудного труда не бывает, прочее, считаем – работа, вообще говоря. Выпало испытывать болести, едва не утоп, мерз, голодовал. Охо-хо-о. Надо же такое снести! Муж, временем казалось Марийке сказывал не быль, а какой-то, длившийся недели и месяцы, причудливый сон. Вышло, из еговых речей: сколько-то, неведомо лет погоревал на Вуоксе, думая, когда уходил в странствие из Канцев сыскать в тамошнем краю бедноты высокодоходных делов… суе! Из корельских погостов, речками подался в каяны – племя наподобие саваков какое-то, финцы, в коем, пробираясь болотами в Корелу – назад, мученик, едва не погиб…

– Что еще? – изрек под конец повествователь, завершая рассказ: – Чуть не позабыл: и еще сардий кое-где, сердолик… Медь… Жемчуг. Можно бы – пудовыми бочками… Чего только нет! Разве что бесплатного золота, – вздохнув произнес, думая о прошлом супруг. – Всякое… А рыба: лосось, стерляди, таймень, осетры! Прямо хоть на стол королям, к ренскому вину подавай.

– Но и привозил бы, – жена.