Захват Московии

Белая пленка её глаза дернулась, обнажив внимательный зрак. Казалось, мои слова взволновали ее и она вслушивается в мой голос. Вот как будто и сама подала голос, издала тихое: «Кло-кло-кло-кло…»

«Говорят, это не больно: раз — и всё!..» — успокоил я ее.

Красный нарост на глазах стал наливаться.

«А потом — новая жизнь, реинкарнация, — продолжал я болтать, вытираясь махровым полотенцем, — твоя душа перевоплотится, и ты опять будешь жить. Жить вечно. Ты понимаешь, что такое вечно?..»

Неожиданно индюшка, несмотря на проволоку, легко вспорхнула на скамью, раскрыла и свернула крылья и внимательно — то ли с надеждой, то ли с усмешкой — уставилась на меня. Мне стало жутко. Я отшатнулся от скамьи и, пробормотав: «Это я так, пошутил, извини», стал торопливо собирать банные принадлежности и натягивать одежду.

Индюшка сразу съежилась, нахохлилась, втянула головку в старческие плечи и прикрыла пленкой глаза. Посидела так секунд десять, словно ожидая, не скажу ли я еще чего-нибудь. Глубоко, по-человечьи, вздохнула. Тяжело, неуклюже, боком спрыгнула со скамьи и опять уткнулась в стену.

А я выключил свет и газ, осторожно прикрыл за собой дверь и поспешил прочь, словно совершив какую-то гадость. И думал весь вечер, что не смогу завтра есть индюшатину.

Но на следующий день мы, после церкви, много катались на лыжах, умирали от голода, и я прекрасно ел свои любимые поджаристые крылышки, хотя встречи этой, и вздоха её, и безнадёжной тоски не забыл…

И как же теперь понять-понимать: время — не вечно? Пространство — не бесконечно? Душа — не бездонна? И как бабочкам добраться до рая? Ни вперед, ни назад. И обратно в кокон не совьёшься, в куколку не залезешь, личинкой не станешь, в яйцо не уйдешь и на аминокислоты не распадёшься, что было бы лучше всего…

ПОЖАР

Все окрестные границы были закрыты, и во время голода и чумы никто не мог убежать из опричнины в другую страну; а кого хватали на польской границе, тех сажали на кол, некоторых вешали.

До того, как великий князь устроил опричнину, Москва с ее Кремлем и слободами была отстроена так. Китай-город имел двойные ворота; на север он широко раскинулся по реке; на юге лежал Кремль; на запад были также двойные ворота. В Кремле были трое ворот: одни ворота Кремля были на запад и двое ворот на север. От восточных ворот города до западных город — весь насквозь — представлял собою площадь и рынок — и только!

На этой Красной площади под Кремлем стояла круглая церковь с переходами; постройка была красива изнутри и над первым переходом расписана многочисленными священными изображениями, изукрашенными золотом, драгоценными камнями, жемчугом и серебром. Митрополичий выезд со всеми епископами на Вербную субботу происходил ежегодно именно к этому храму. Под переходом похоронено несколько человек; на их могилах горели день и ночь восковые свечи; эти мертвые не тлеют, как говорят русские, а посему они считают этих покойников святыми и молятся им днем и ночью. У этого храма висело много колоколов.

На этой площади умерщвляли и убивали господ из земщины. Тогда вся площадь — от западных ворот и до этого храма — бывала окружена и занята опричными стрелками. Трупы оставались обнаженные на площади и днем и ночью — народу в назидание. Потом их сбрасывали в одну кучу в поле, в яму.