Захват Московии

Иноземец имеет еще годовое жалованье и по всей стране освобожден от таможенных пошлин вместе со своими слугами.

Раньше некоторым иноземцам великий князь нередко выдавал грамоты в том, что они имеют право не являться на суд по искам русских, хотя бы те и обвиняли их, кроме двух сроков в году: дня Рождества Христова и Петра и Павла. В грамоте писалось еще имя особого пристава, который только и мог вызвать на суд иноземца в эти два праздника. А если приходил другой пристав, имени которого не значилось в грамоте, и требовал иноземца на суд, то иноземец был волен на своем дворе пристава этого бить, одним словом, обойтись с ним по своему желанию. Если пристав жаловался на иноземца, то сам же и бывал бит или как-нибудь иначе наказан. Иноземец же имел право хоть каждый день жаловаться на русских. Так великий князь узнаёт все обстоятельства всех окрестных дел.

2. 21 сентября 2009 г. Переезд в Москву. Обед в кафе. Ветераны. История деда Адольфа. Надо идти в контору Приказы

В Москву приехали рано утром. Голова была не свежа — коньяк еще запускал в неё свои коричневые иглы.

— Гостиница «Центральная»?.. Там же ремонт, кажется? — сказал таксист и справился по связи с диспетчером. — А, понял… Понял… Понял… — а на мой вопрос, в чем дело, объяснил: — Перенесли на время ремонта… Да не сказать, чтоб уж очень близко…

Пока ехали в гостиницу, я смотрел в окно. Да, в моих гимназических учебниках всё было правильно описано: «Москва — это большой и красивый город с высокими домами и зелеными парками. По широким улицам Москвы бегут трамваи, автомобили, автобусы, а под городом идут поезда метро. На поездах метро тысячи людей утром едут на работу, а вечером — домой, в театры, в кино и клубы»…

Да, но отчего такие широкие улицы? Неужели раньше, во времена Ивана Грозного и Петра Большого, строили такие широкие улицы?.. Ведь и людей было мало, и машин не было… Не могли же цари предвидеть автобум (пусть Исидор простит мне это слово)?…

Я решился спросить об этом шофера, светлого крепыша в клетчатой ковбойке нараспашку, с крестом на шее. Он весело ответил:

— Иван сидел в Кремле и носа из-за стен не высовывал, как и эти сейчас!

Я возразил ему, что Иван Грозный был кровосос и кровопей, народ притеснял, я много читал про это.

— Кто ж не притесняет?.. Уж он-то, конечно, кровь пил будь здоров, без вопросов, но и о державе заботился — вон Сибирь прирастил, татарву в Казани усмирил, всякую чухну на место поставил… А эти только растаскивают, от Сибири скоро ничего не останется… Тут такое дело — пока кнутом не врежешь — мужик не чешется. А правда, что в Германии его Иваном Страшным называют — Иван дер Шреклихе?

— Да, Шреклихе, Страшный. А вы… откуда узнаете? — удивился я.

Шофер продолжал прикидывать:

— Наверно, для нас он был Грозный, а для вас — Страшный.

— Может быть. А как знаете?

— Да еще со школы в голове застряло. Мы нем-язык учили. Знаешь, бывает, что-то западёт куда-то туда, завалится далеко и лежит там до поры до времени…

От такого обилия глаголов и наречий голова пошла кругом, но я ответил:

— Да, понимаю.

— А Иван мужик суровый был, беспорядка не терпел… А знаешь, почему он своего сына укокошил?

— Кокоша? Сказка? — вспомнилось что-то смутное про крокодила.

— Какая сказка — реально убил! Ну, в музее еще не был, картину Репина не видел, нет? Он еще такими дикими глазами смотрит…

— За изменство? — предположил я.

— Не, за измену это Петр… и Тарас Бульба… Какое там!.. За бабу!.. Прикинь, ходит как-то царь ночью по Кремлю, не спится ему, бессонница заколебала, и вдруг видит — сноха беременная, босая, по коридору тихо пробирается… Сноха?.. Ну, жена сына… невестка, одним словом… В исподнем, брюхатая, босая, по темным коридорам шастает!.. Ну, Грозный её и оттаскал за волосья — куда, мол, сука, крадешься, людей пугаешь?.. К полюбовнику нешто, блядина эдакая?

— Эдакая? — уточнил я слово.

Шофер, заложив крутой поворот, объяснил: