Захват Московии

— Пасть заткни! До этого ты не доживёшь, погань! Будут тебя в лагере шпилить день и ночь в твой женский хвостик! Тухнуть в лагере будешь, гнида паршивая, вшивая! Сидор-пидор кликуха будет! — и вслед выкрикнул водопадом несколько непонятных, но угрожающих фонем, которые, будто большие пузыри, вздувались и с трескучим скрежетом лопались.

Ошарашенный этими звуками и скоростью, с какой действовал полковник, и видя, что кровь дотянулась до глаза Исидора, я машинально вынул из кармана платок и вытер ему лоб, на что полковник усмехнулся, но ничего не сказал, а Исидор буркнул:

— Иуда проклятый! — А я же, не зная, куда деть окровавленный платок, выбросил его в окно, но он, влетев обратно, облепил мне плечо, словно кровавый паук, и я с дрожью стал стаскивать его с себя. Полковник, поправляя пистолет под мышкой, сказал:

— Нет, Сидор-пидор, это не он иуда, а этот, ваш радикал… Мы его взяли, он вас всех и сдал, раскололся, как гнилой орех, всё подробно написал… Наша группа едет вас брать, ты вот первая ласточка, сама прилетела… А Фредя просто домой летит… Хватит, нахлебался тут…

Исидор замер, непонимающе глядя то на меня, то на полковника, который, ногой отодвинув его ноги, придвинулся к окну, и я увидел, что лицо его оживлено и возбуждено. Перехватив мой взгляд, он подтвердил:

— Да, этого в Альпах будет не хватать… Я же ищейка, пёс! Для меня ловить и сажать как для других — рыбу ловить или зайцев стрелять! Ух, ме магати деда!.. [122]

Появились два растерянных молодых милиционера. Придерживая фуражки, они не без опаски приблизились. Полковник показал удостоверение, они сделали под козырёк. Он приказал:

— Этого выгрузите на ближайшей станции. Что будет сейчас?

— Бологое.

— Вот, позвоните туда, в линейный отдел, пусть сотрудники выйдут к поезду и заберут его, а завтра отправят в Москву, я сейчас оформлю задержание… Это опасный преступник, фашист, убийца, с ним — осторожность номер один.

Милиция стала поднимать Исидора. И первое, что он сделал, встав на ноги, — плюнул в меня:

— Ты, сука цветная, еще поплатишься за блядство…

В первый миг я машинально утёр теплое и влажное со щеки, во второй какое-то красное сияние ударило в меня изнутри, я схватил его за отвороты куртки, закричал:

— Я не сюка, я фашист, буду тебе бью, пью, вью!

Нас понесло, милиционеры отскочили, Исидор со связанными руками повалился на пол, а я удержался на ногах и начал пинать его так яростно, что полковник оттащил меня сзади:

— Маузи, хватит, этим займутся другие, это не ваше дело… А пацифист, кричали! Ногами, а, живого человека, да ещё связанного, а?.. Одобряю! Делаете успехи!

От его ободрения мне стало больно и стыдно — бить связанного, живого! Тошная горячая дурнота прилила к горлу, я успел отвернуться к открытому окну, но часть блевоты залетела обратно в вагон, осела темными пятнами где попало, но полковник в азарте не замечал этого, командовал:

— Вы, салаги, держите его крепче. Фредя, заходите в купе, из вас фашист — как из дерьма пуля… — а сам сел к столу заполнять какой-то вынутый из сумки бланк, пробормотав в мою сторону тихо, чтобы не было слышно в коридоре: — Видите, как удачно получилось! И подонок пойман, и вас отмажем, особо отметим в протоколе, что преступник был задержан в результате разыскных данных, полученных благодаря оперативной помощи главного свидетеля, господина Манфреда Боммеля по кличке Маузи…

— Какое это ещё такое — кличка? Ключка? Ключик?

— Шучу, шучу… Я же говорил, вы мне всё время приносите удачу!

Слыша, что в коридоре начались какие-то перепалки, полковник резво содрал с подушки наволочку и дал мне, сказав:

— Отдайте ментам, пусть ему на голову нацепят — сразу успокоится. — И добавил полотенце. — А этим пусть ему на башке ранку заткнут… там совсем ничего, у меня удар намётан…

Я исполнил — они усадили Исидора на пол, навернули на затылок полотенце, а на голову нацепили наволочку, отчего Исидор сразу затих, превратившись в ничто, в не человека, не в человека, а в какой-то бездушный обрубок, по которому вдруг захотелось со всей силы ударить ногой, бутылкой или камнем…

Я поспешил в купе, замер в углу. Что-то внутри меня билось, горело, просилось наружу, я дрожал, и полковник, заметив это и оторвавшись от протокола, налил мне полчайного стакана коньяка:

— Пейте глотками! Рот прополоскайте!

И я сумел выпить коньяк мелкими глотками и даже прополоскать им рот, чего раньше никогда не умел; успокаивающая теплота открылась в животе и потекла в голову.

Дописав, полковник позвал милицию:

— Вот, протокол задержания… Подпишите вы оба… и вы, Фредя… Веселее, геноссе! Сталинград еще далеко!

Я подписал, милиция тоже поставила свои корявые закорючки, взяла копию и вышла в коридор. Полковник встал и вышел за ними, я тоже выглянул из купе, услышал, как он приказал:

— А ну-ка снимите с него колпак! Его сообщники где-то тут! Надо прочесать поезд! Где твое купе, засранец?