Захват Московии

Руки полковника выделали несколько па, он посуровел еще больше и могильно-торжественно объявил:

— Ладно, видео не в счет, суд это не учитывает, мало кто где сидел… А вот это уже — чистые факты. — Он щёлкнул по диктофону и прочел по бумаге: — «Нет, русский — самый злой… только для себя жрут и пьют… как курносый нос вижу — не сажу…»… Это что? — вдруг выкрикнул он, вызвав во мне панический вздрог. — Это же прямое подстрекательство к розни!

Я остолбенел, окоченел:

— Это… это… не я, это речь джихад-такси… придыхательные… тюркский акцент… речь реципиента…

— Какая, мать твою, речь? Это прямой саботаж! Призывы! Это не придыхательные, а издыхательные! Да этого хватит, чтоб вас лет на пять засадить! Уж дело-то открыть и под следствием три месяца в тюрьме продержать — пара пустяков, вот у меня ордера тут, сколько угодно! — Он со стуком открыл ящик и потряс в воздухе какими-то бланками, потом возмущенно швырнул их обратно. — Я еще ваши фото не смотрел, там тоже сто процентов что-нибудь подрывное будет. — (Я облился страхом, в голове всё перевзбаламутилось и не улеглось, обрывки разноязыких мыслей стали разлетаться и пропадать в пропасти). — Кто вас послал? На какую организацию работаете?

— На себя, — выдавил я. — Никто слал, нихт, никто, сам…

— Кто этот никто, раз вас то в Израиль, то в Австралию, то в Кению засылает?.. Кто?.. «Эмнисти интер-нейшн»? «Хюмен райт вотч»?

«Они боятся, что я правозащитник!» — понял я и начал убеждать:

— Я не защитник… не нападение… кого хотите убивайте, всё равно… я студент… бедный студент… лингвист… лингофон… знакомился с Машей, да, без результата, найти-искать нельзя… телефон капут… не правозащита, нет… какое! мой дедушка в Дахау работал… не проблема…

моё дело в стороне, я не глобальник, плёвывать на всё хочу! — разволновался я.

Полковник криво усмехнулся:

— Вот-вот, в Дахау… Кстати, а это что? — и с большим выражением (и, кажется, удовольствием) прочел по другой бумажке: — Губосиська!.. Задоляжка!.. Сукожопа!.. Это тоже лингвистика? Это что же такое?

— Конечно, сложные слова… сложность двух корней… продуктивитет 80… легко не дефинируется…

Полковник хлопнул по столу:

— Нет, это порнография! В чистом виде! Еще пару лет как минимум! Вы русский народ ругаться хотите учить! Вы подрывник!

Как ни отчаянно мне было, но тут стало смешно.

— Народ и так ругатель… профессор говорил…

— Это у вас что-то там де-фи-ни-ру-ет-ся!.. — с издевкой протянул он. — А тут у нас — по-простому: влепил пять лет — и порядок! Это надо же — ёбасрака!.. Да вы поэт! — Он вдруг как будто подобрел, а я подумал: «Что у него еще может быть?.. Гостиницу обыскали, видео видели, кассеты прослушали… Что еще выдумает?.. Всё это для суда — ничего… Да, но для нормального суда, а не для этого… Разбойная изба… Сидка… Стойка…»

Но я ошибся — никакой доброты не было. На стол легла нашивка, отобранная Кролей внизу (зловещее «G» свернулось угрюмым квадратным эмбрионом в круге):

— На это что скажете? Ничего вам не напоминает? Тут не надо туманить… опасно…

— Меня познакомили… Партия, национал-лингвисты, за чистый язык…

— Вот как? Кто же вас познакомил?

— Знакомый в Петербурге. — (Я не хотел называть его.) — Хотят глаголы реобразовать… Взносы, устав есть… В Интернете — страница. Декреты…

— Декреты? Всё разграбить? — Полковник вертел нашивку.

— Нет, облегчить, — ответил я, машинально подумав, что, раз он спрашивает, конверта с уставом и бумагами они, очевидно, не нашли — его я сунул в крышку чемодана, куда суют газеты и журналы.

А полковник примерял нашивку себе на рукав, на пиджачный карман.

Без стука, щелкнув ручкой (явно открыв дверь локтем), Кроля неумело, задрав плечи и горбясь, внес поднос с чаем и булочками и, потоптавшись, скрылся.

В этот момент где-то внутри полковника зазвонил мобильный. Он вытащил из глубин пиджака трубку, стал слушать. Лицо его преобразилось, он вскочил и, указав мне глазами на поднос — «берите», — быстро вышел в незаметную дверцу около шкафа (которой я раньше не видел) и продолжал говорить вполголоса, но я его хорошо слышал (у меня слух отличный):

— Где вы, объясни нормально… Сразу? Так быстро?.. А, по мобильному позвонил, прямо в банк… Столько? Не верю… На венский счёт? Подожди, сейчас посмотрю, проверю, подожди…

Он вбежал в кабинет, не отпуская плечом трубку от уха, что-то стал набирать на клавиатуре, не забыв мне бросить:

— Битте, геноссе! Ессен, тринкен! Брот! Буттер!

Я занялся бутербродом, вспомнив мужчину в Питере, который не знал, какое слово — масло, а какое — хлеб. А полковник, еще пару раз доблестно щелкнув клавишами, убежал в дверцу и сказал сдавленно:

— Да, есть сумма… И очень хорошая… Очень-очень хорошая! Это какое большое дело мы сделали!.. Сейчас его до дому довезите, извинитесь и скажите, что теперь всё разъяснено и у нас нет претензий.

Я мало что понимал, но был рад, что он в хорошем настроении, и взял еще одну булочку, о которых так хорошо рассказывал выпученный капитан — ватрушечка, пирожочки, пончички…