Захват Московии

— Да, хочу. Национал-лингвисты!.. — Отмена русских глаголов! Было бы очень хорошо!

— Они сейчас деньги собирают, хотят место в Думе купить, чтобы потом там шороху навести, всех депутатов на чистоту языка проверить…

До Эрмитажа пешком идти было далеко, на метро я не умел. Какой-то старичок повёз меня на злокачественном для экологии «опеле», каких в Германии уже давно нет.

Но женщина в кассах Эрмитаже тут же поняла, что я иностранец. А когда я не поленился спросить, как она узнала, услышал, что в очереди я не суетился, стоял смирно, и взгляд у меня чересчур спокойный.

— А у других какой? — спросил я. — Сутулый?.. Сугрюмый?

— Да уж не такой, как у вас.

Это меня так удивило, что в музее я смотрел больше на глаза людей, чем на стены. И, скоро устав от картин и жары, вышел наружу, стал ходить по улицам.

На Невском скорая толпа шелестела мимо. И все говорили по-русски!.. Это была русская река! Она шевелилась и жила, я понимал смысл фраз — вот, пожалуйста: «я ему сказала, что он в корне…», «ну, у них так принято…», «чего в натуре старое полоскать…». И я чувствовал единение с этой рекой!..

Много кокетливых женских лиц. Молодые милиционеры переминаются с ноги на ногу, помахивают жезлами. У входа в магазины — водовороты, диффузия. Около витрины сидит черный ньюфаундленд, похожий на огромного спаниеля, и смотрит не отрываясь, на хозяина, а хозяин закутан в шарф и громко говорит в никуда:

— Ничего!.. Напьются на том свете смолы, закусят угольями!.. Для всех уже сковороды приготовлены, котлы начищены!.. Скоро буди сие, скоро, скоро буди!..

Монах?.. Мормон?..

Как будто кто-то включил над городом слабый неон — за каждым домом, особняком, дворцом — низкое, плотное, словно на крупнозернистом холсте, отечное, одутловатое небо. Напряженно стоят чугунные львы, недоверчиво щупают лапами ядра земных шаров, проверяя их на прочность. На задворках старушка приличного вида в шляпке украдкой ворошит зонтиком мусор в баке, чёрные джипы аккуратно объезжают её.

Гуляя по каналам, я думал о том, что заставило царя Петра Большого предпринять такое строительство. Почему на самом углу империи?.. Ведь опасно?.. Почему на болотах?.. Ведь трудно строить, когда нет почвы?.. Через каких-нибудь пятьсот лет город может исчезнуть, как Венеция. Наверно, все тираны лишены здравого смысла, иначе бы не строили городовна воде и пирамид в пустыне, забывая, что люди — не рыбы и не жуки. Но зато потомкам есть чем любоваться.

Покупая на Невском мороженое, я спросил румяного пожилого продавца:

— Здравствуйте. Мое имя Манфред, можно Фредя. Я турист. Нравится город. Но почему Петр Большой строил город тут, где сыро, мокро, газы?… Разве сухое не хорошо?..

Продавец — в колпаке и белом переднике с медвежонком — вопросу не удивился:

— А на сухом месте воды нет, потому.

— Ну не надо!

— Это вам не надо, а ему надо было. Стоит же Амстердам?.. Ну и Петербург будет стоять — мы что, хуже?.. Вот что он думал.

— Но ведь волнения воды?.. Колдунцы смотрели-посмотрели череп, где змея… Сказали, что плохо, опасно?

Продавец усмехнулся:

— Колдунцы!.. Тут одним черепом не обошлось… Кто знает, что этот инквизитор думал… Кому он отчеты давал?.. Может, доказать хотел Европе, что и мы можем, не хуже их… Пломбир? «Магнум»? — уточнил он у девочки, дал ей брикетик. — Вы голландец, немец?

— Да, зарубежец. — (Язык не повернулся сказать, что немец.)

Продавец навел порядок на лотке:

— Вы нашей жизни не знаете. Так повелось, что наш царь был хозяин всей земли, а весь народ эту землю у него как бы арендовал. Царь делал что хотел. Потом Сталин делал что хотел. А куда денешься?.. Всё это из Византии пришло, — заключил продавец, передавая толстому мальчику два пломбира. — Не только двуглавого орла, купола и иконы, а всю систему переняли…

— Византия? Бизанц? А вы откуда… так хорошо?.. — удивился я (у нас продавцы мороженого не знают, как соседний городок называется).

— Как же не знать?.. Я учитель истории. На пенсию вышел, вот подрабатываю… — («Работать-подработать-подрабатывать, работать-переработать-перерабатывать», — застучал в голове мотор, который иногда целыми днями не даёт покоя.) — Сыну ремонт нужно делать, а цены кусаются, надо как-то вертеться, — искренне ответил он. — Каждый день всё дорожает. У вас в Европе тоже после кризиса цены так повысились?

Когда я объяснил, что у нас после кризиса цены по-снизились и не кусают, он не поверил:

— Как же так?.. Что же это? Всюду дешевеет, а у нас дорожает! Есть кризис — дорожает. Нет кризиса — дорожает еще больше!..

— А почему говорите про Петра — Инквизитор? Он же хорошее для России делал-сделал? Романов-царь?

Продавец вытер руки о фартук, достал портсигар, подмигнул мне:

— Трофейный! Отец с войны привёз, — закурил и объяснил, что назвал он его Инквизитором потому, что Петр с бухты-барахты скинул русский народ с насиженного места, заставил его чему-то подражать, что-то копировать, копошиться не в своей тарелке, а после царя всё окончательно стало плохо, хуже некуда: