Захватчик

В каком-то смысле да, это было так. Но с другой стороны, Беа почувствовала себя неуютно.

– Я понимаю, о чем ты говоришь, – сказала Беа. Так всегда отвечал ее папа, когда кто-нибудь говорил что-то, с чем он не был согласен, но не хотел спорить. – В любом случае, Кимми, я не спала прошлой ночью, так что мне правда нужно лечь спать.

– Вы, живые, всегда спите или едите, – сказала Кимми. – Так много лишних хлопот. – Она похлопала Беа по ноге. – Хорошо, я пойду, но сначала ты должна пообещать, что не злишься на меня.

– Обещаю, Кимми, я не злюсь на тебя, – ответила Беа. Интересно, она говорила это всерьез? Беа решила, что, пожалуй, да. Она совсем не злилась на Кимми. То, что она чувствовала, было страхом.

– Хорошо, я дам тебе немного поспать, – сказала Кимми и исчезла.

Но она ведь все еще была в комнате? То, что ты не видишь Кимми, совсем не значит, что ее нет здесь. Беа долго не могла заснуть.

Сон, в который она наконец-то провалилась, был беспокойным. Ей снились руки, обхватившие ее горло, и пальцы, зажимающие ее ноздри. Беа резко проснулась, тяжело дыша. За окном серело раннее утреннее небо. Сегодня воскресенье, так что Беа не нужно было вставать рано, но заснуть снова она уже не могла: от пережитого страха глаза отказывались закрыться, живот сводило, а разум был наполнен мыслями о Кимми. Она больше не уснет. Беа потянулась и включила лампу на тумбочке.

Она оглядела свою комнату. Но свою ли? Ведь Кимми определенно считала эту комнату своей. И не только комнату, но и саму Беа. И кажется, была готова в самом прямом смысле слова уничтожить любого, кто встал бы между ней и ее «лучшим другом».

Все это выглядело странно. Беа очень мало знала о том, какой была жизнь Кимми, когда та была жива. Да, она знала, например, какие песни, музыкальные клипы или аркадные игры нравились Кимми, но никогда не слышала, чтобы та рассказывала что-то важное из своей жизни. Вместо этого ей нравилось слушать, как Беа рассказывает о себе, как будто питалась энергией этих историй.

Вдруг Беа вспомнила. Ну конечно! Коробка с пропавшими вещами. Кимми что-то говорила о шкафе, где она всегда хранила свои секреты. Беа встала с кровати и открыла дверцу.

Старая обувная коробка все еще лежала там, и Беа заглянула внутрь. Там была пара ее розовых носков, которые, как она раньше думала, съела сушилка для белья, и пятнистая заколка для волос, которой она почти никогда не пользовалась. Пожалуй, можно разрешить Кимми оставить эти вещи. Они не были ценными семейными реликвиями.

Вдруг она заметила что-то в самом шкафу. В правом заднем углу не хватало куска стенки, а отверстие было прикрыто дощечкой.

Что это? Она отодвинула дощечку и заглянула внутрь дыры, опасаясь мышей или крыс… или еще чего похуже. Но она нашла книгу. Это был маленький розовый ежедневник из искусственной кожи, украшенный выпуклыми облаками и радугой.

Открыв его, на первой странице Беа прочла: «Этот дневник принадлежит…» Крупным петляющим почерком было выведено: «Кимберли Карр, 1985 г.». На этой же странице в разных углах тем же почерком были написаны предостережения: «Руки прочь!», «Только для моих глаз» и «Если прочтешь это, пожалеешь!»

Беа вздрогнула. Неужели в комнате стало холоднее? Она надеялась, что эти предупреждения предназначались только для членов семьи Кимми, когда Кимми была жива. Но даже в этом случае было небезопасно читать дневник в своей комнате, когда за ней наблюдала невидимая Кимми. По тишине, царившей в доме, она поняла, что все еще спят, так что у нее есть отличный шанс спуститься с дневником вниз и прочесть его в уединении.

Она села на диван и стала читать. Тут же на диван вскочил Дево, чтобы сесть к Беа на колени, но, понюхав дневник, вдруг зашипел и метнулся прочь.

– Ты самый странный кот в мире, Дево, – пробормотала Беа. Она открыла дневник и начала читать:

12 ноября 1985 г.

Снова под домашним арестом. На этот раз за то, что сбежала из дома посреди ночи. Я не делала ничего плохого. Но иногда я просыпаюсь и чувствую себя животным, запертым в клетке, и все, о чем я могу думать в такой момент, – это бежать, бежать, бежать. Вот я и убежала, меня поймали, и теперь я застряла здесь «для моего же блага». У меня самые жестокие родители в мире. Я уже давно не ребенок и устала от того, что со мной обращаются как с маленькой. На днях папа забрал меня из школы и при всех назвал Винни-Пухом. Худшее унижение в жизни.