Закипела сталь

Пермяков доложил о поездке Первухина на танковый завод, о том, как бригада прокатчиков в свои выходные дни осваивала оборонный профиль и как их всех поставил в неудобное положение директор, не премировав создателя этого профиля — калибровщика Свиридова.

По залу пронесся ропот. Он перерос в гул, когда Пермяков сообщил, что директор уклонялся от явки на заседание парткома.

Ротов слушал Пермякова, опустив глаза, пытаясь уловить хоть какую-нибудь неточность в изложении фактов, но ничего не нашел.

Огромную силу имеет критика, когда она правдива, когда в ней нет искажений, дающих возможность обвинить в необъективности. Добавь Пермяков что-нибудь от себя — и эта маленькая неправда обозлила бы директора и заслонила бы в его сознании большую правду. Но придраться было не к чему, и Ротов вдруг увидел свой поступок со стороны, глазами людей, сидевших в зале.

— Я считаю, — продолжал Пермяков, — что в этой истории виноваты и вы, товарищ парторг, — он посмотрел на Гаевого, — и все мы, члены парткома. Мы понимали, что директор очень загружен, но слишком часто освобождали его от заседаний парткома. Он привык к поблажкам — и вот результат.

На трибуну вышел Ротов, вытер пот с разгоряченного лица.

— Я допустил ошибку, — тихо сказал он, — счел профиль невыполнимым и уклонился от явки на партком. Обещаю, что это не повторится. Буду строго соблюдать партийную дисциплину.

— А партийную этику?

— И как со Свиридовым? — выкрикнула женщина в платке.

Директор исподлобья посмотрел на нее.

Гаевого не удовлетворило выступление Ротова, но нотка искренности, прозвучавшая в его голосе, тронула. Нелегко людям с таким характером признавать свои ошибки. Был момент, когда парторг подумал, что все уладится, если собрание не утвердит решение парткома, — достаточно с Ротова и того, что он прочувствовал сегодня. Но сейчас молчание директора ему не понравилось.

— Как со Свиридовым? — переспросил Первухин.

Гаевой напряженно смотрел на Ротова: «Ну скажи, скажи, что дурно поступил со Свиридовым, что исправишь свою ошибку».

Ротов перевел взгляд на вальцовщика.

— Я учту и это, — не совсем внятно ответил он.

Люди зашумели, лица их наливались возмущением. Гаевой смял незажженную папиросу, бросил под стол. «Нет, не до конца осознал все этот человек».

Признание Ротовым своей вины тронуло многих, но он увиливал от прямого ответа, и собрание снова настроилось против него.

Напрасно секретарь горкома уговаривал коммунистов не выводить директора из состава парткома. Большинством голосов решение парткома было утверждено.

Два человека возвращались с собрания в одиночестве — к Ротову никто не подошел, Гаевой постарался отделаться от попутчиков, чтобы обдумать создавшееся положение. А оно было сложным. Теперь судьба Ротова зависела только от него самого, от того, как он поведет себя дальше. Сдастся? Это на него не похоже. Закусит удила? Тогда его сомнут. На здоровом стремлении коллектива выправить руководителя могут сыграть любители сломать то, что не гнется, склочники, сводящие личные счеты. Попробуй тут разобраться в мотивах, которые будут руководить людьми, и поставить все на свое место. Пока человек занимает прочно свое положение, мало находится охотников критиковать даже за дело, а пошатнулся — и невесть откуда повылезут любители попить чужой кровушки. И не всякий отличит критику от демагогии. Как ему все это втолковать?

Неожиданно для себя Гаевой увидел Надю — узнав, что собрание окончилось, она вышла ему навстречу.

— Победа, Гришенька, лед тронулся! — Надя протянула мужу конверт, словно в темноте улицы можно было что-либо прочитать. — Приглашают в область в качестве «консультанта по оживлению». Как тебе нравится наименование должности?

Гаевой еще не пришел в себя после собрания, и сообщение Нади воспринял как удар в незащищенное место. «Значит, опять порознь. Ожидание писем, телефонных звонков, короткие, редкие встречи, — с горечью думал он. — И это когда он уже привык быть не один и лелеял мечту, что наконец установится оседлая безотлучная семейная жизнь».

— И у меня победа, — сказал он, но удержав неосознанного желания причинить Наде такую же боль. — Получил сегодня предложение переехать в Комсомольск-на-Амуре на серьезнейшую работу.

— И ты дал согласие? — встревожилась Надя, у которой и на миг не закралось сомнение в том, что это правда.

— А ты?

— Ну, Гриша, область — это восемь часов езды, а Комсомольск… — Надя приблизила лицо к лицу мужа и, увидев усталые глаза, поняла, что напрасно затеяла сейчас этот разговор.

Молча вернулись домой, молча уселись — Гаевой отдельно, отчужденно. Не додумав одного, надо было раздумывать над другим.

Надя не выдержала, заговорила первая: