Закипела сталь

Много новых сочных словечек позаимствовал бы Петя из лексикона своих воспитателей, но в мастерскую заглянул Макаров и выпроводил разбушевавшегося старика.

В тот же день Дмитрюк появился в квартире, одну из комнат которой занимал Петя. Вид комнаты в первую минуту успокоил его, но, приглядевшись внимательно, он нашел, что убрана она по-холостяцки, под кроватью и на шкафу наслоилась пыль, в комоде вперемежку с чистыми носками, полотенцами и спецовкой лежало грязное белье.

Со стены на Дмитрюка глядел портрет женщины с ласковыми глазами и на редкость густыми, длинными ресницами. «Мать», — догадался старик и сокрушенно вздохнул.

Долго ожидал он хозяина комнаты. Потом сбросил полушубок, валенки и лег поверх одеяла. Когда он проснулся, Петя уже был дома и дремал, сиротливо опустив голову на стол.

Дмитрюк приподнялся, свесил ноги и долго любовно смотрел на мальчика.

Будто от его взгляда Петя очнулся и приветливо заулыбался.

— Где пропадал? — сурово спросил Дмитрюк, не найдя ничего более подходящего для начала беседы.

— На поселке был. В гостях, — ответил Петя, охотно признавая за Дмитрюком право спрашивать.

— А к тебе в гости кто ходит?

— Ко мне не ходят. Иван Петрович два раза заходил, но меня не заставал дома.

— Как же так? Это не по правилам. Ежели в гости ходить, так и к себе звать надо. А то нехорошо получается. Будто ты бедный родственник, — сказал Дмитрюк со смешинкой, действуя на самолюбие мальчика.

Петя густо покраснел.

— Просят они здорово: пойдем да пойдем. Откажешь — обижаются. Да все разом, вроде как сегодня…

Дмитрюк вспомнил разговор с плотниками.

— Скучно, наверное, жить одному?

— Ой, как еще скучно! Я ведь от скуки и хожу, а не для того, чтобы там поесть, что ли. Соседи мои тоже холостяки, но они то на работе, то у девушек. А я до девушек не хожу.

Петя говорил с такой грустью, так серьезно, что последняя фраза не рассмешила Дмитрюка.

— И мне скучно, — с неподдельной тоской, почти беззвучно пожаловался Ананий Михайлович, жаждавший сочувствия. — Придешь домой — комната пустая и словом переброситься не с кем.

— Вы хоть на работе наговоритесь досыта, — с завистью произнес Петя, — его мальчишеское сердце не угадало состояния старика. — Слыхал я, как вы с ремонтниками разговаривали часа два без умолку. А я? Плотники — те больше шутят, будто я маленький.

Дмитрюк как-то предлагал Пете перейти к нему, но мальчуган отказался, заявив, что хочет жить в комнате, где жили папа с мамой. И вдруг старика осенила счастливая мысль.

— Я ведь к тебе неспроста зашел. С просьбой, — поколебавшись, заговорил он. — Может, разрешишь мне тут коечку свою поставить и чемоданчик? Это все мое имущество. Уплотнить собираются и парня дают неподходящего. Неохота мне с кем попало жить. Я ненадолго. Скоро домой поедем. В Донбасс… И опять никуда не годится тебе одному здесь.

— Что ж, оно можно, — согласился Петя, застигнутый врасплох. — Койку вот тут поставим. — Он указал на свободное место у стены.

— Спасибо, Петя, что приютил старика, а то я аккурат что беспризорный сейчас. Думаю, обижать не станешь.

…Как-то Пермяков все же застал Петю дома. Мальчик сидел рядом с Дмитрюком за столом и за обе щеки уплетал пшенную кашу. В комнате было чисто, тепло, домовито пахло овчиной от дмитрюковского полушубка. Пермяков все понял и ушел удовлетворенный.

20

Зима отступила нехотя. Днем под теплыми лучами солнца появлялись проталины на дорогах, весело бежали первые ручьи, а ночью зима прокрадывалась снова, сковывала небольшие лужицы, и ледок хрустел под ногами, как тонкое стекло.

Шатилов распахнул окно в общежитии. Был тихий лунный вечер. В окно ворвалось почти неуловимое дыхание весны, ощущавшееся в аромате воздуха и его мягкой влажности. Издалека доносились звуки гармоники и песня, в которой говорилось о том, «как много девушек хороших, как много ласковых имен, но лишь одно из них тревожит…».

И Василий не выдержал. Борясь с собой, обманывая себя, будто хочет только пройтись, он стал одеваться.

Дверь приоткрылась, и в комнату вошел мужчина в нагольном тулупе, с узелком.

— Ваньку Смирнова ищу, — пояснил он.

— А зачем он вам?

— Как-никак родственниками приходимся. Сын родной.

Шатилов предложил побыть у него до возвращения Вани из кинотеатра, указал на вешалку за шкафом, предложил стул.

— Что вас Тимофеем зовут — это мне известно, — сказал он, — а отчество?

— Такое ж и отчество. Значит, Ваньку моего знаете?

— В одной смене работаем.

— Вы не Шатилов?

— Он самый.

— Вот как! Ванька о вас писал. И еще много всякого писал, да только не верю ему. Фантазиями разными сызмалу страдает. — Тимофей Тимофеевич сбросил отсыревшие валенки, пристроил их к батарее и уже совсем по-свойски оглядел комнату, пощупал одеяло, подушку — из пера или ватная. — А много он зарабатывает?

— Порядком. Тысячи две выгоняет. Дельный парняга. Все на лету подхватывает. На всю страну знатным сталеваром скоро будет. А общественник какой! Недавно такой доклад комсомольцам закатил — заслушались!

Лицо Тимофея Тимофеевича потеплело, исчезли складки у губ — недоверчивые складки.