Заклание волков. Блаженны скудоумные

— Передайте ключи швейцару, — велел я и добавил: — Нынче же вечером.

У меня не было намерения отправляться туда сегодня, просто я начал постигать науку лукавства.

— Сделаем, — пообещал Добрьяк.

— И не вздумайте отираться поблизости, когда я буду там.

— Я ваш поверенный, Фр… фуф…

— Что?

— Ваш поверенный. Есть вещи первостепенной важности…

— Ключи — швейцару, — распорядился я. — Вот вещь первостепенной важности.

— Сделаю, сделаю, — заверил меня Добрьяк. — А теперь давайте поговорим.

— Потом, — ответил я и положил трубку, поскольку знал, как опасно позволять людям вовлекать меня в разговоры.

Вечерело, и я подумал, что разумнее всего было бы затемнить окна. Так, на всякий случай. Следующие двадцать минут я провел, пытаясь соорудить какие-нибудь светомаскировочные шторы из одеял, полотенец, простынок и занавески душевой кабинки. Когда все было готово, квартира сделалась похожей на подземелье. Вероятно, тут прекрасно смотрелся бы будапештский струнный квартет. Но зато я с полным основанием полагал, что ни один уличный соглядатай не увидит света в моих окнах, а это было главное.

Пока я трудился, несколько раз звонил телефон. Однажды звонивший сдался лишь после восемнадцатого гудка. Я впервые в жизни притворялся, будто меня нет дома, и оказалось, что не снимать трубку — чертовски трудное дело, все равно что бросать курить. Разум продолжал изменять мне, настырно твердя, что не снимать трубку — противоестественно (как и не курить), а сидеть в другой комнате было трудно чисто физически. За вечер телефон звонил еще несколько раз, но я так и не привык не снимать трубку, и это было мучительно.

Тем не менее, покончив с устройством светомаскировки, я принялся перебирать неимоверно громадную груду писем, полностью покрывшую столик в прихожей. Начал я с того, что разделил груду на три стопы: счета, личные письма и «разное». Впервые на моей памяти стопка счетов оказалась самой тонкой. Я тотчас определил ее в соответствующую ячейку письменного стола и принялся изучать послания личного свойства.

Во всех без исключения письмах говорилось о деньгах, хотя мало кто из их авторов употреблял это слово. Семь писем было от родственников: четверых двоюродных братьев и сестер, двух тетушек и супруги племянника (никто из них никогда прежде мне не писал). Послания отличались пространностью и изобиловали всевозможными новостями, изложенными в попрошайническом стиле: кузену Джеймсу Фишеру предоставилась прекрасная возможность приобрести бензоколонку «Шелл» на новом шоссе, а тетушке Арабелле предстояла довольно серьезная операция на крестце. Двоюродной сестрице Вильгельмине Споффорд страшно хотелось поступить в университет Чикаго. И так далее.

Я прочел все письма и почувствовал, что соскальзываю с завоеванной высоты вниз по склону. Несмотря на все доводы всех разумов мира, мне хотелось верить, что эти люди любят меня, стремятся наладить связь со мной.

А коль скоро я хотел проникнуться такой верой, то едва не проникся. Во всяком случае, был опасно близок к этому.

Дабы укрепить свой слабый от природы дух, я прочел последнюю саморекламную листовку своих родственников и громко сказал:

— Ба! Ну и вранье.

После чего взял все семь писем и пустил их на растопку камина, а сам уселся возле него, чтобы погреться и просмотреть третью стопку — «разное».