Заклание волков. Блаженны скудоумные

— Прошу прощения, — тихо молвила она, протискиваясь мимо Бэрдена. Женщина натягивала перчатки и смотрела на него странным неподвижным взглядом, которому, говорят, специально обучают монахинь. Ей уже под сорок, подумал инспектор, и красота увяла. Да тут еще тяжелые времена. Он учтиво распахнул для нее дверь.

— Большое спасибо, — проговорила женщина, но не с благодарностью, а скорее с легким удивлением, как человек, давным-давно отвыкший от таких знаков внимания и навсегда примирившийся с этой потерей.

— Надо полагать, вы не видели ни одной из этих вещей? — сердито спросил Бэрден, сунув под мясистый нос Нобби опись похищенных изделий из стекла.

— Я уже говорил вашему молодому помощнику, сэр.

Дрейтон едва заметно напрягся и сжал губы.

— Поглядеть, что ли?

Нобби открыл рот, чтобы обратиться к инспектору с жалобными увещеваниями, и его зубы засверкали золотыми пломбами, такими же яркими, как позолота на часах. Но Бэрден сказал:

— Не вздумайте отсылать меня за ордером. На улице слишком холодно.

Обыск ничего не дал. Когда Бэрден вышел из подсобки, его руки были красны от холода и совсем онемели.

— Пещера Аладдина за полярным кругом, — проворчал он. — Ладно, пока все.

Поскольку Нобби не только скупал краденое, но и от случая к случаю подрабатывал в полиции осведомителем, инспектор коснулся нагрудного кармана, который слегка оттопыривался, нарушая строгие линии нового костюма. Там лежал бумажник.

— Можете что-нибудь сообщить?

Нобби склонил свою садово-огородную голову набок и с надеждой в голосе ответил:

— Обезьяна Мэтьюз на воле.

— Сказали бы что-нибудь новенькое, — прошипел Бэрден.

Когда они вернулись в участок, двери уже починили, и теперь открыть их можно было только с великим трудом. Сержант Кэм сидел спиной к конторке и тюкал на машинке; его палец завис в теплом воздухе, на лице застыла озадаченная мина. Завидев Бэрдена, он произнес так злобно, как только позволяли его природное тугодумие и бычья невозмутимость.

— Только что от него избавился.

— От кого?

— От шута, который пришел, когда вы собирались уезжать.

Бэрден рассмеялся.

— Вы не в меру сострадательны, Кэм.

— По-моему, он решил, что, если поканючит подольше, я отправлю к нему домой констебля Пича делать уборку. Он живет в коттедже «Под айвой» на Памп-лейн, вдвоем с сестрой, только сейчас она уехала, бросив его на произвол судьбы. Во вторник отправилась на вечеринку и не вернулась.

— И он пришел сюда, потому что нуждается в домработнице? — с легким любопытством спросил Бэрден. Полицейские стараются по мере возможности избегать внесения новых имен в списки пропавших без вести.

— Говорит, что не знает, как ему быть. Энн никогда прежде не уезжала, не оставив записки. Энн — то, Энн — се. Как будто она была опекуншей собственного братца.

Сержант был человеком словоохотливым. Интересно, подумал Бэрден, насколько много отсебятины Кэма в пространных причитаниях Руперта Марголиса?

— Старший инспектор здесь? — спросил он.

— Вон идет, сэр.

На Уэксфорде было пальто. То самое безобразное серое пальто, которое никогда не сдавали в чистку. И цвет, и фактура мягкого материала делали Уэксфорда еще больше похожим на слона, особенно сейчас, когда он тяжело спускался по лестнице, засунув руки в глубокие карманы, которые оттопыривались и сохраняли форму здоровенных кулаков старшего инспектора, даже если самих кулаков в них не было.

— Идете искать кормушку, сэр? — спросил Бэрден.

— Вообще-то можно и закусить, — Уэксфорд толкнул дверь. Та застряла, и ему пришлось толкнуть ее еще раз. Кэм со злорадной ухмылочкой повернулся к пишущей машинке.

— Есть новости? — поинтересовался Бэрден, когда они очутились среди ваз с гадючьим луком и угодили под порыв ветра.

— Ничего особенного, — отвечал Уэксфорд, плотнее натягивая шляпу на голову. — Обезьяна Мэтьюз на свободе.

— Неужели? — молвил Бэрден, подставляя ладонь под первые капли холодного дождя.

3