Заклание волков

Он никогда не бывал в этом отдаленном и почти деревенском районе Кингзмаркхема, но, подобно другим закоулкам, Памп-лейн представляла собой туннель со сводом из древесных крон. На здешней мостовой едва ли смогли бы разъехаться две машины. Из-за плетня на Дрейтона пялилась корова, её копыта топтали цветы примул. Констебль не интересовался естественной историей и не был подвержен пасторальным настроениям. Он смотрел только на белую спортивную машину, стоявшую двумя колесами на мостовой, — единственный рукотворный предмет, находившийся в пределах видимости. Разглядеть сам коттедж было сложнее, но Дрейтону это удалось. За зеленеющим боярышником и белыми цветами терновника виднелась узкая ободранная калитка. Ощетинившиеся колючками ветки блестели от воды. Дрейтон отвел их в сторону, окропив себе плечи. Стволы яблонь позеленели от лишайника. Перед домом росли деревья. Грязную белизну обшарпанных стен оживляли оранжевые цветы какого-то высокого кустарника. Дрейтон не знал, что это — айва, давшая название дому.

Констебль натянул перчатки и влез в «альпин». У Дрейтона не было почти никакого личного имущества, но, тем не менее, он уважал собственность в её вещественном выражении. Должно быть, приятно владеть такой машиной и раскатывать на ней. Его несколько раздражало то, что хозяйка, похоже, считала свое авто эдаким самоходным мусорным баком и бросала спички и окурки прямо на пол. Дрейтон понимал, что прикасаться можно только к тем деталям, без прикосновений к которым никак не обойтись, но стекло было залеплено газетой, и констеблю пришлось убрать её, иначе он не смог бы вести машину. Заслышав скрип веток боярышника по крыше «альпина», Дрейтон содрогнулся, словно колючки скребли его кожу.

Констеблю пришлось подавить соблазн поехать кружным путем через Форби. Движение в этот час было вялое, и оправдать такую поездку он мог бы разве что стремлением получить удовольствие. Но Дрейтон приучил себя бороться с искушениями. Впрочем, скоро его наверняка одолеет один большой соблазн. И, тем не менее, против заурядной блажи он устоит.

На спинке пассажирского сиденья валялась пятнистая желто-бурая шубка, источавшая терпкий пьянящий запах красивой женщины, и Дрейтон вновь принялся размышлять о любви, прошлой и будущей. Машина мягко катила по дороге. Констебль добрался до середины Хай-стрит, когда, наконец, заметил тревожное подрагивание стрелки на приборном щитке. Мотор опасно перегрелся. В этом квартале главной улицы не было станций техобслуживания, но констебль вспомнил, что видел гараж на Йорк-стрит, совсем рядом с ювелирным магазином Джоя и биржей труда.

Добравшись туда, Дрейтон поднял капот машины. В лицо ударила струя пара, и констебль отпрянул.

— Радиатор прохудился, — сказал он работнику.

— Я налью вам воды. Если не станете гнать, все будет в порядке. Вам далеко?

— Нет, — ответил Дрейтон.

Вода вытекала из радиатора едва ли не быстрее, чем работник заливал её. До полицейского участка было рукой подать. Констебль миновал ювелирный магазин с красными бархатными подушками в витринах, забитых горным хрусталем, и лавочку Гровера. В её сторону он даже не посмотрел. Поэзия не занимала большого места в его круге чтения и не была составной частью жизни констебля, но все же он готов был согласиться, что любовь мужчины — это вещь в себе, никак не связанная со всем остальным. К Гроверу он отправится после работы.

Гараж Которна выглядел куда внушительнее, чем тот, в который Дрейтон отогнал машину Аниты Марголис. Его корпуса занимали едва ли не весь стауэртонский перекресток. От крыши автосалона до шпиля на стеклянной кубической будке, в которой восседал принимавший покупателей Которн, тянулась желто-багровая вывеска: «Четыре галлона дам за три талона». В такие же цвета были выкрашены и восемь бензоколонок. Неоновая реклама над входом тоже краснела и желтела вовсю. Не так давно тут стояла купа серебристых березок. Бэрден помнил, как самоотверженно местные защитники природы пытались отразить нашествие Которна. Теперь остатки березовой рощи жались к стене салона, будто опешившие туземцы, окруженные чужестранными захватчиками.

За гаражом стоял старый дом, образчик новоготического возрождения с остроконечными башенками, маленькими бастионами, фронтонами и вычурными водосточными трубами. Сначала он назывался «Дом среди берез», и тут жили две сестры, старые девы. Но потом в дом вселились Которн и его жена. Они-то и обставили его всевозможными шедеврами чудовищного мебельного искусства викторианской поры. Камины были уставлены зелеными стеклянными вазами, чучелами птиц и восковыми фруктами под колпаками.

Окинув Руперта Марголиса подозрительным взглядом, Которн провел пришельцев в гостиную и отправился за своей благоверной.

— Последний писк моды, — мрачно буркнул Марголис. — Весь этот викторианский хлам.

Над камином висел писаный маслом портрет женщины в платье греческого покроя, с лилией в руках. Художник сердито взглянул на это произведение.