Заклейменный

Натаналь всегда должен быть первым – это я усвоил раньше, чем начал ходить и говорить. Первым в музыке и танцах, первым в фехтовании и верховой езде, первым в беседах и науках… Вместо детских игр и веселья – постоянные занятия. Вместо сказок – чтение книг по праву и изучение основ законодательства (то, что я должен буду занять должность Королевского Прокурора, решили еще до моего рождения). Впрочем, игры тоже были, и учитель для них специальный имелся. В семье Натаналей поощрялись игры-соревнования, два раза в год проводились семейные турниры, где я, мои братья и кузены пытались продемонстрировать свое превосходство во всем. Учиться побеждать – вот главное.

Так я и жил до восьми лет. Может, и счастлив был бы. Если бы не ночные кошмары. Если бы не постоянный холод, от которого нет спасения… Впрочем, возможность получить немного тепла имелась – нужно побеждать. Быть первым. Быть лучшим. И тогда отец мог похлопать меня по плечу и сказать: «Молодец». И старший брат Норг мог растрепать мои волосы и улыбнуться. Но это были такие крохи! А я жил ради этих крох.

О том, что может быть по-другому, к семи-восьми годам я начинал догадываться. Из случайно услышанных разговоров прислуги, из «никчемных» рыцарских романов, из которых мне удавалось прочитать тайком страницу-другую, из баллад, которые менестрели исполняли во время праздников…

А потом была поездка в Порт-Геридон. Дед взял меня и моих братьев – Ниора и Норга – на празднование сорокалетия окончания Орынской войны. В первый раз я покинул поместье. И первый раз увидел море. Нет, два моря – море воды и море людей. На первом плясали солнечные блики, и ветер наполнял тугие паруса фрегатов и баркентин. Второе шумело и гоготало, пестрело тысячами красочных нарядов. С небывалым удивлением я смотрел, как безудержно могут веселиться люди, как они смеются, танцуют, обнимают друг друга… Это был короткий миг, а потом карета въехала в Форт, где проводились скучные официальные торжества. Но тогда я не слушал поздравительных речей, а пытался понять и осмыслить только что сделанное открытие: бывает по-другому!

Наступила осень. Мне почти исполнилось девять – значит, пришло время для поступления в младшую ступень школы Марры.

Усаживаясь в карету, чтобы ехать на первый в жизни школьный урок, я и понятия не имел о том, что через несколько часов сбегу. Я даже не думал об этом, пока из окна не увидел группу ребят, спешивших на занятия в публичную городскую школу. Три девчонки-подружки о чем-то переговаривались, постоянно прыская со смеху. Мальчик и девочка чуть постарше шли, взявшись за руки. К ним подбежал другой мальчишка, дернул девочку за косу, получил легкого тумака, после чего все трое со смехом понеслись друг за дружкой по мощеной дороге. И я почувствовал тепло, оно меня словно огнем обожгло. Но это было чужое тепло.

На урок я не пошел. В суматохе распределения первогодок по классам я улизнул на задний двор, перелез через забор и отправился, куда глаза глядят.

У меня не было никаких планов, никаких мыслей о том, что будет дальше. Я знал только одно: я не хочу возвращаться.

«Прелесть» уличных скитаний я понял первой же ночью, когда, голодный и продрогший, устроился ночевать под рыночным прилавком. А «всю полноту жизни» ощутил на следующий день, когда, едва не завывая от голода, пытался утащить булку с пекарского лотка. Били меня, как я понял потом, после многих побоев, не сильно: разбили лицо о брусчатку площади, пнули несколько раз в живот и отпустили с миром. В этом был один плюс: от боли мне есть расхотелось. Тогда я думал, что умру. И был готов умереть – умереть, но не вернуться домой.

Не знаю, как все могло бы повернуться дальше… Может быть, убедившись, что на улицах, как и в поместье Натаналей, царит бесконечный холод, я признал бы правоту отца и вернулся. Но мне повезло – я встретил Рена. И понял, что такое настоящее тепло.

Дальнейшая жизнь не была похожа на сказку: и голодать приходилось, и замерзать, терпеть побои и унижения, выполнять тяжелую работу, драться жестоко и беспощадно. Но я все равно был счастлив. Потому что больше не был один. И не имело значения, насколько тяжела жизнь. Главное – рядом был Рен. Был…

– Не знаю, – еще раз повторил я. – Сбежал, и все. Думаешь, так много радости – быть Натаналем?

– А что, много радости, в том, чтобы бродяжничать? – спросил Ирго неожиданно серьезно.

– Нет, не много… Если бы я один был, вообще никакой… Но я же был не один.

– Это ты про своего друга-простолюдина?