Заклятие древних маори. Последний занавес

– Ха! – перебил ее сэр Генри. – Эти доктора ничего не понимают. Кожа на голове у Патриции! Обычная детская болезнь, а Уизерс, который целыми неделями без толку возился с ней, теперь собирается прописать депилятор. Черт знает что! Я говорил с матерью девочки, но лучше бы мне помолчать. Кто обращает внимание на стариков? – повысил голос сэр Генри. – Никто. У нас старинная семья, миссис Аллейн. Мы ведем свой род от сира де Анкреда, который сражался рядом с Вильгельмом Завоевателем. И даже раньше. Раньше. Есть чем гордиться. Надеюсь, и мне, на свой скромный лад, удалось не опозорить семью. Но что будет, когда я уйду? Я оглядываюсь окрест в поисках наследника, и что же? Что я вижу? Вещь! Надутого индюка!

Он явно ожидал какой-то реакции на это высказывание о Седрике, но Трой ничего не приходило в голову.

– Последний из Анкредов! – вновь заговорил сэр Генри, устремляя взгляд на Трой. – Семья, ступившая на эту землю вместе с Завоевателем, уходит с…

– Но ведь он может жениться… – возразила Трой.

– И народить котят! Фу!

– Тогда, возможно, мистер Томас Анкред…

– Старина Томми! Нет! Разговаривал я со стариной Томми. Ему наплевать. Он умрет холостяком. И жене Клода наплевать. Эх, я-то надеялся, что линия продолжится еще до моей смерти. Ничего, видно, не получится.

– Видит Бог, – возразила Трой, – по-моему, вы как-то слишком мрачно на все это смотрите. Ну что может случиться с мужчиной, способным позировать час без перерыва со шлемом на голове весом в сто фунтов? Вы еще столько захватывающего на своем веку увидите.

Удивительно и даже как-то страшновато было, как он сразу расправил плечи, – к нему вернулся весь его лоск.

– Вы думаете? – сказал он, и Трой заметила, как рука его потянулась к плащу, умело поправляя складки. – Что ж, может, вы и правы. Умница. Да. Да. Действительно, я могу еще увидеть много захватывающих вещей, и, более того, – он выдержал паузу и издал странный смешок, – более того, дорогая, другие тоже.

Трой так и не удалось узнать, собирался ли сэр Генри как-то развить этот странный тезис-прорицание, ибо в этот самый момент распахнулась боковая дверь и в театрик влетела мисс Орринкурт.

– Нодди! – с ходу зашумела она. – Живо! Сними этот дурацкий костюм, мне нужна твоя помощь. Довольно с меня твоей чертовой семейки. Либо они, либо я. Решай. И прямо сейчас!

Она миновала проход и остановилась прямо перед ним: руки в боки – прямо мегера.

Сэр Генри забормотал что-то умиротворяющее, как показалось Трой, скорее опасливо, нежели удивленно, но его перебили:

– Ну уж нет! Ступай и сделай что-нибудь. Они в библиотеке, вокруг стола расселись. Козни против меня плетут. Я вошла, а Полин, шипя, как ополоумевшая кошка, объясняла, что нужно сделать, чтобы избавиться от меня.

– Прошу тебя, дорогая, не могу же я… Наверняка ты что-то не так поняла.

– Я что, сумасшедшая? Говорю же тебе, я слышала, что она говорит. Они все против меня. Я раньше предупреждала тебя и предупреждаю сейчас, что это в последний раз. Они явно что-то затевают. Я знаю, о чем говорю. Это ловушка. Нодди, я места себе от страха не нахожу. Либо ты немедленно идешь туда и велишь им прекратить, либо утром я уезжаю в город.

Он грустно покачал головой, переступил с ноги на ногу и взял ее за локоть. Кончики рта у нее опустились, она потерянно посмотрела на него.

– Здесь так одиноко, Нодди. Нодди, мне страшно.

Удивительно, как при этих словах у него сразу появилось на лице выражение чрезвычайной кротости; удивительно и, по ощущению Трой, болезненно трогательно.

– Пошли, – сказал сэр Генри, нависая над ней всей своей фигурой, облаченной в этот устрашающий костюм, – пошли, я поговорю с детьми.

V

Театрик находился в северном углу западного крыла. Прибравшись в комнате, Трой приоткрыла дверь и увидела, что зимнее солнце все еще слабо освещает Анкретон. Она чувствовала, что немного переработала. Не мешает прогуляться по подъездной дороге, убегающей вниз среди зябких обнаженных деревьев. Она накинула пальто и вышла наружу, не надев ничего на голову. От морозного воздуха на глазах выступили слезы, отвердевшая земля позванивала под ногами. Внезапно почувствовав какое-то возбуждение, Трой побежала. Волосы у нее развевались, холодный воздух обжигал голову, уши раскраснелись. «Удивительно, бежишь и чувствуешь себя счастливой», – подумала Трой, тяжело дыша на морозе. И, замедляя бег, начала строить планы. Голову она больше трогать не будет. Дня через два краски подсохнут. Завтра – руки и то, что их облекает, потом, когда он уйдет, еще примерно час на работу над фоном. Мазок за мазком, и каждый требует напряжения мысли и чисто физического напряжения, а также постоянной внутренней сверки с общим замыслом.