Заклятие на любовь

Мадам открыла рот, готовясь извергнуть отборную ругань, но что-то в моей позе или выражении моего лица ее переубедило. Пока она собиралась с мыслями, в коридоре раздались голоса.

– Иди же!

– Зачем? Никто не станет шить мне платье!

Судя по звукам, сопровождающим диалог, Димитрий открывал дверь, а Клара снова пыталась ее закрыть. Боролись не на шутку. Пришлось вмешаться и втащить упирающуюся Морковь в кладовку.

– Щедрый благотворитель организовал фонд для таких, как мы, – выпалила я. – Выбирай ткань!

– Ч-что?.. – выдохнула та.

– Вообще-то… – подняла палец модистка.

– А вам пока никто права голоса не давал!

Мадам Вереснет стушевалась под моим гневным взглядом.

– В конце концов, если нам понравится ваша работа, отрезы, которые не пошли в дело, заберете себе. И благотворитель, я уверена, заплатит за оба платья, – сообщила я примирительно.

Лучше худой мир, чем булавки, забытые в лифе платья, непрочные швы и кривой подол.

– О-о-о! – восхищенно выдохнула Морковина, вынимая из сундука мой великолепный изумрудный атлас.

Вероятно, меня перекосило, потому как Клара непонимающе заморгала.

– Ты уже выбрала эту ткань?

Я выдавила из себя слово «нет», а следом за ним улыбку. Клара обняла отрез, прижала его к груди, точно лучшего друга.

– Пеппи, как здорово! Да продлит Солнцеликая дни нашего доброго благотворителя.

Я ничего не имела против этого!

58

Признаюсь, после того как осчастливила Морковку, я не единожды заглянула в зеркало – а ну как еще один прыщ пропал? Разве я не молодец? Разве не поступила великодушно, отдав Кларе ткань, которую выбрала для себя? А могла бы, между прочим, и вовсе не вспомнить про соседку. Но три алых пупыря пламенели на моем лбу и словно хихикали тоненькими мерзкими голосками: «А-ха-ха, Алисия! Глупая Алисия!»

Напрасно я надеялась. В пророчестве не говорилось ни слова о «драгоценности, отданной нуждающемуся». Отличная формулировочка, кстати. Я могла бы пойти в прорицательницы, если бы такая специализация существовала.

– Ты чего в уборную бегаешь? Живот прихватило? – посочувствовала Мальвина, когда я в пятый раз вышла из комнатки уединения. – Сходи к мэтру Форзи, а то спектакль на носу, как бы тебе не разболеться.

До премьеры оставались считаные дни. Большой зал академии уже переоборудовали под выступление: расставили стулья, повесили занавес, отгородив часть зала под сцену. Парни растянули задник, в узком пространстве между холстом и стеной нам предстояло гримироваться и переодеваться в костюмы. Сюда же запихнули весь необходимый реквизит. Любое неосторожное движение могло привести к тому, что холст рухнет на голову артистов.

Мэтрисс Нинон ругалась почем зря и кляла традиции, из-за которых мы вынуждены терпеть неудобства. Но в уставе академии черным по белому написано, что «премьеры театральных студенческих постановок должны проходить в Большом зале», точка.

Наша руководительница, как все творческие личности, ужасно волновалась за свое детище и в последнее время сделалась невыносима. Хорошее настроение сменялось плохим так быстро, что мы не успевали приспособиться и потому предпочитали держаться подальше. У бедного хорька, фамильяра мэтрисс Нинон, шерсть стояла дыбом и глазик дергался.

Мы несколько раз прогнали генеральную репетицию в костюмах. Рой и Меринда смотрелись великолепно, что говорить – настоящие принц и графиня. Эти двое ворковали, как голубки. Как-то я отправилась разыскивать в горе вещей широкополую шляпу и сапоги-ботфорты и застукала их целующимися. Рой и Меринда спрятались в углу нашей тесной гримерки за ящиком с реквизитом, и я не сразу заметила влюбленную парочку. Лишь когда из моих рук вырвался сапог, тяжелым каблуком припечатал Меринду и та заверещала, будто болотная нежить. Рой принялся растирать ушибленную ногу своей зазнобы, бросая на меня гневные взгляды.

– О! – невозмутимо сказала я. – Смотрю, вы отлично вжились в роль.

Даже не знаю, как сдержусь, чтобы не опрокинуть дорогую подруженьку на сцене, наступив ей на подол.

Но человеконенавистнические мысли, вернее, мериндоненавистнические, покидали меня, как только я оказывалась рядом с Ди. Он, хотя и не участвовал в премьере, каждый день приходил на репетицию, чтобы поддержать меня, а во время коротких перерывов повторял со мной целительство. Потому как спектакль спектаклем, а зачет никто не отменял. Всполох же учил меня произносить реплики Кота в сапогах с интонациями изворотливого и умного фамильяра, такого же, как сам пумыч.

– Доверься мне, хозяин, – просила я с хитрой улыбкой. – И графиня станет твоей.

А шепотом добавляла от себя: «Провалилась бы эта графиня куда-нибудь!»

Я искренне и от всей души желала Меринде всяческих неприятностей, но, так и быть, после спектакля. Ди качал головой – не одобрял моего ворчания.

График занятий, репетиций, консультаций сделался такой плотный, что порой не оставалось времени на ужин. Утром приходилось напрячься, чтобы вспомнить, какой день недели на дворе. От напряжения я даже слегка похудела, так что мадам Вереснет во время очередной примерки платья недовольно пыхтела, прихватывая по бокам провисшую талию.