Заклятие параноика (сборник)

Но Марк уже понял, куда она указывает. Он видел. В глазах Рикки он заметил тогда не испуг, а именно возбуждение. Ему следовало бы догадаться, ведь он знал Рикки. Рикки, который упал с самой высокой развилки на дереве у их загородного дома в Шенектади, когда ему исполнилось всего семь лет, и сломал руку (ему повезло, что только руку). Рикки, который носился на санках с гор дальше и быстрее, чем любой другой соседский мальчишка. Рикки, который первым брался сделать что-нибудь на спор. Рикки, который не знал страха.

До этого момента.

На соседней с Рикки кушетке лежала Патти и, к счастью, еще спала. То, что было его сыном, дергалось и извивалось рядом – двенадцатилетний мальчишка со снежно-белой головой и невероятно старыми глазами, приобретшими болезненно-желтый цвет. Существо старше, чем само время, рядящееся под двенадцатилетнего мальчишку. Оно подпрыгивало и дергалось, словно в каком-то жутком, мерзком приступе веселья, потом засмеялось скрипучим, безумным смехом, после чего сотрудники джонт-службы в ужасе отпрянули. Двое или трое из них бросились в сторону, хотя их специально готовили и к такому вот немыслимому исходу.

Ноги старика-младенца судорожно сгибались и дрожали. Руки, похожие на высохшие хищные лапы, заламывались и плясали в воздухе, потом они вдруг опустились и вцепились в лицо этого существа, которое недавно еще звали Рикки.

– Дольше, чем ты думаешь, отец! – проскрежетало оно. – Дольше, чем ты думаешь! Я задержал дыхание, когда мне давали маску! Хотел увидеть! И увидел! Я увидел! Дольше, чем ты думаешь!

С визгами и хрипами оно неожиданно впилось пальцами себе в глаза. Потекла кровь, и зал превратился в испуганный, кричащий обезьянник.

– Дольше, чем ты думаешь, отец! Я видел! Видел! Долгий джонт. Дольше, чем ты думаешь…

Оно выкрикивало еще что-то, но джонт-служащие наконец опомнились и быстро повезли из зала кушетку с кричащим существом, пытающимся выцарапать себе глаза. Глаза, которые видели немыслимое на протяжении целой вечности. Существо говорило что-то еще, затем закричало, но Марк Оутс уже ничего не слышал, потому что закричал сам.

Свадебный джаз

[5]

В 1927 году мы играли в «тихом» [6] ресторанчике, находившемся к югу от Моргана, штат Иллинойс, в семидесяти милях от Чикаго. Можно сказать, в деревенской глуши: ни одного городка ближе двадцати миль, в какую сторону ни посмотри. Но и здесь находилось достаточно фермеров, которые после жаркого дня на поле предпочитали что-нибудь покрепче домашнего лимонада, и девчушек, жаждущих поплясать со своими дружками, будь они ковбоями или продавцами аптечных магазинов. Заглядывали к нам и женатики (этих мы отличали без труда, словно они ходили с табличкой на груди), чтобы вдали от любопытных глаз порезвиться со своими тайными милашками.

Уж мы играли джаз так джаз, брали мастерством, а не громкостью. Работали впятером: барабаны, корнет, тромбон, пианино, труба – и свое дело знали. Происходило все это за три года до записи нашей первой пластинки и за четыре до появления звукового кино.

Когда в зал вошел этот верзила в белом костюме и с трубкой размерами с валторну, мы играли «Бамбуковый залив». Мы, конечно, уже приняли на грудь, но публика накачалась куда сильнее и веселилась от души, так что стены ходили ходуном. Все пребывали в прекрасном настроении: в этот вечер обошлось без драк. Пот тек с нас ручьем, и спасало только ржаное виски, которое исправно посылал нам Томми Ингландер, хозяин этого заведения. Мне нравилось работать у Ингландера, а он по достоинству оценивал наше творчество. Понятное дело, я его за это уважал.

Парень в белом костюме пристроился у стойки, и я о нем и думать забыл. Мы отыграли «Блюз тетушки Хагар», страшно популярную в те времена мелодию, особенно в захолустье, как обычно, сорвали аплодисменты и отправились на перерыв. Сходя со сцены, Мэнни лыбился во все тридцать два зуба. Девушка в зеленом вечернем платье, которая весь вечер строила мне глазки, по-прежнему сидела одна. Рыженькая, каких я и люблю. По выражению ее глаз и легкому кивку я все понял и уже направился к ней полюбопытствовать, не хочет ли она чего-нибудь выпить.

Но на полпути этот мужчина в белом костюме заступил мне дорогу. Чувствовалось, что он из крутых. Остатки волос на затылке стояли дыбом, хотя он явно вылил на них целый флакон бриолина, а глаза холодно поблескивали, странные такие глаза, скорее не человека, а глубоководной рыбы.

– Выйдем, разговор есть, – процедил он.

Рыженькая отвернулась, надув губки.

– Разговор подождет, – ответил я. – Пропусти меня.

– Меня зовут Сколли. Майк Сколли.

Как же, слышал. Гангстер местного розлива из Шайтауна, который расплачивался за пиво и сласти, привозя из Канады выпивку. Ту самую крепкую выпивку, что производят в стране, где мужчины носят юбки и играют на волынках. Когда не разливают виски по бочкам и бутылкам. Его портрет изредка появлялся в газетах. Последний раз в связи с тем, что его хотел пристрелить другой завсегдатай злачных мест.

– Мы довольно-таки далеко от Чикаго, друг мой.

– Я приехал не один, можешь не волноваться. Пошли.