Заклятие предков

В нос ударил резкий запах гнили, навоза, пота, уши различили испуганный мышиный писк. Мир вокруг тревожно пульсировал и перешептывался. Ему очень хотелось сместиться отсюда в сторону, открыть свет, обрести тишину и покой. Он приподнялся, собираясь уйти, — и вдруг увидел прямо перед собой уходящие вниз ступени. Он пополз по ним. Сперва на четвереньках, потом решил встать на ноги. Здесь тоже метались звуки — шелестящие, протяжные. А пахло холодом. Только холодом и ничем более. Вообще. Это мертвое место. Совсем мертвое. Большой зал. Спускающаяся вдоль стены лестница, которая упирается в овальную глубокую яму, выстеленную белым гранитом. Посередине зала стол, похожий на вознесенную на высоту человека ступеньку. И пустота. Холод. Эхо. Нет жизни. Нечего здесь делать. Он развернулся, начал подниматься. И когда нога переступила последнюю ступеньку, из глубины подсознания выскочил приказ: «Сдернуть повязку!»

Подумать над этой мыслью он не смог — рука сама поднялась, толкнула что-то холодное со лба вверх и…

…от резкого рывка шкура слетела в сторону, прямо к лицу протянулась скрюченная рука:

— А-а!

Олег резко присел, уворачиваясь, и наконец окончательно пришел в себя.

— Спокойно! Повязка снята! Молодец!

— Так ты дашь мне заговор, колдун? — Паренек дышал так, словно только что вышел из многочасовой битвы.

— Конечно, дам, — кивнул Олег. — Беги, найди мне белое птичье перышко.

— Ага! — Влюбленный, натянув полотняную шапку, кинулся из детинца, а ведун, почесывая в затылке, остался размышлять над тем, что смог увидеть.

Большой зал, лестница вдоль стены, яма в полу и странный двухуровневый стол, похожий на ступеньку. И что это может дать?

— А ровным счетом ни-че-го, — сделал вывод Середин. — Хотя, конечно, было любопытно.

— Вот, — запыхавшись, подбежал паренек. — У птичника боярского подобрал. Оно?

— Подойдет. — Олег принял коротенькое, изящно выгнутое перо с гладким кончиквм и рыхлой опушкой у основания, зажал между ладонями: — Зовут тебя как?

— Рогдаем.

— А ее?

— Млада.

Ведун поднес сложенные ладони к самым губам и зашептал:

— Встану на заре на ранней, пойду на луг зеленый, брошу по ветру слова горячие, слова честные. Пусть летят легким перышком да к девице. Младушке, что люблю я жарче пламени, обожгут они ее сердце доброе. Пусть уста ее, уста сахарны, лишь к моим устам прикасаются, от других же уст удаляются, глаза жгучие пусть глядят всегда на меня, Рогдая, добра молодца, день и ночь они, улыбаючись. Я слова свои скреплю золотом, скреплю золотом, залью оловом, скую молотом, как кузнец-ловкач в кузне огненной, в кузне огненной, в сердце трепетном. Так неси же, перышко, словеса мои в ту сторонушку, где живет она, друг-зазнобушка.

Олег отнял ладони ото рта, открыл, протянул перо Рогдаю:

— Бери, никому не показывай. Как вернешься, вдуй перо в дом своей красавицы. Хочешь — в дверь, хочешь — в окно, хочешь — щель найди. Но перо должно попасть внутрь. Потом жди ночь, и наутро, кроме тебя, ей никто не нужен будет.

— Ага… — Паренек схватил перо, развернулся и задал стрекача, забыв и поблагодарить, и попрощаться.

— И мне бы тоже пора, — кивнул Олег. — Смотрят на меня все здесь волками, толку мне от Гороховца тоже никакого. В бане, уже забыл, когда мылся. Да и поспать в постели нормальной хочется. Поеду, поищу селение, где на меня еще не окрысились. А там, глядишь, и мысли умные придут.

Книга

До Коврова ведун добрался чуть больше, нежели за день. Заплатил на въезде в окруженный земляным валом и высоким частоколом город целую деньгу, но зато быстро нашел небогатый домик у самой стены, в котором всего за три монеты его пустили на четыре дня на все готовое — с едой, конюшней, баней да стиркой заношенных порток и рубашек. И спал он при всем том не на полатях, а на печи, поверх двух, уложенных один поверх другого, тряпичных матрацев. Навалявшись вдосталь за все беспросветные месяцы, что почти безвылазно просидел в седле, но так ничего и не придумав для поиска колдуна, на пятый день Середин на рассвете оседлал коней и, выехав за ворота, повернул туда, куда, наверное, и нужно было скакать с самого начала: в Воротцы. К одному старому, очень умному и опытному колдуну…

Деревенька выглядела в точности так, как и во время прошлого его приезда: раскиданные округ колодца дома, огороженные плетнями постоялые дворы. Никаких частоколов, никаких караульных. Впрочем, ведун и не сомневался, что ни один монгол сюда не забредет, ни один кернос не прискачет. Вокруг Ворона никогда не оседало ничего неприятного и злого. Как, кстати, и ненужного. Середин сразу поехал к холму, на котором вырыл свою землянку знахарь. Оставил коней внизу, накинув поводья на могучий нижний сук векового дуба, начал подниматься по склону. На утоптанной площадке перед пещерой скопилась небольшая очередь: молодая девушка, женщина в летах, — а сам Ворон, по извечной своей привычке сидя на корточках, выслушивал жалобу какого-то мужика. Появление гостя его ничуть не удивило. Однако слабая улыбка все-таки тронула губы. Знахарь кивнул головой: