Заклятие (сборник)

О мистер Уорнер, могла ль я скорбеть оттого, что где-то идет война? Могла ль горевать об Ангрии, залитой кровью своих отважных сынов, если в этот час я укладывала Изгнанника на перину из мха и листьев и вполголоса пела ему тоскливые и мрачные песни моего далекого отечества? Могла ли я плакать, могла ли роптать, видя, что звуки, которыми моя мать баюкала моего господина, когда он крохотным ангелочком лежал в своей колыбельке – под защитой твоих могучих башен, Морнингтон! в сердце твоих священных лесов, Запад! – что эти божественные звуки умеряют гнев его очей, прогоняют мучительные мысли, надрывавшие его сердце.

Богоподобный скиталец – он думал об Ангрии, об ее бедствиях; с рассвета до темной ночи его черты мрачила та же тень, что легла на них два года назад при вести о страшной участи Донголы[95]! Он беспрестанно изыскивал способы вернуться к борющимся соратникам (как называл вас). За эти месяцы мы обошли все порты на северном побережье Франции, но за каждым углом его подстерегали жандармы. Уже давно по стране ползли слухи, что вдоль берега бродит примечательной внешности иностранец, хранящий строгое инкогнито, и Фуше[96], к которому стекались эти сведения, употреблял все усилия, чтобы заманить его в когти своих мирмидонов. Тщетно – как вы теперь знаете. Заморна перехитрил кровавого революциониста. Завтра вся Ангрия узнает, что он едет во главе своего воинства. Следом придет победа, и Мине Лори останется прозябать в каком-нибудь дальнем форте победителя, где тот про нее и не вспомнит – возможно, до своего смертного часа. Мистер Уорнер, герцог в Ардсли. Вы идете со мной? Вперед, Росваль!

Она взяла фонарь и скользнула прочь походкой бесшумной и быстрой, словно полет ласточки.

Уорнер орлиным взором следил, как ее грациозная фигурка легко перепрыгивает камни и поваленные сосны на дне лощины. Алый свет фонаря окутывал ее ореолом, на миг выхватывая из темноты мшистые камни справа и слева, и Мина Лори казалась Уорнеру исчезающим призраком.

«Боже! – воскликнул он с нескрываемым восхищением в голосе и во взгляде. – Какое прекрасное, какое верное существо! Лучше бы ей никогда не видеть Заморну. По закону природы она должна была сделаться его рабой. Да благословит ее небо!»

Глава 3

Примерно в миле от Ардсли стоит большая усадьба под названием Ардсли-Холл, в прежние времена хорошо известная охотникам на тетеревов. Многие из них, припозднившись ненастным октябрьским или ноябрьским вечером в Олимпианских холмах, находили приют под ее кровом, и как же приветливо горели окна Ардсли-Холла на краю безрадостных пустошей!

Некогда это был прекрасно обставленный помещичий дом. Война превратила его в разграбленные руины.

Давай присмотримся к нему повнимательнее. В ночь, о которой рассказывалось в нашей последней главе, три офицера, не найдя приличного ночлега в переполненных тавернах Ардсли, решили реквизировать заброшенный дом и по-братски разделить между собой пустующие комнаты. Они прихватили слуг, нагрузив их дровами и провиантом. Вскоре в столовой, сохранившейся чуть лучше других комнат, уже пылал камин, а на широкой доске, подпертой кольями и заменявшей стол, ждали бутылки с вином и холодное мясо.

Выпроводив слуг и запершись на ржавые щеколды, трое вельмож (а все они были вельможи) собрались в непривычном тепле и уюте у жаркого очага.

Взгляни на них, читатель. Разве ты не узнаешь лица и фигуры в тусклых отсветах пламени? Обрати внимание на самого высокого, чьи пышные белокурые волосы, сейчас всклокоченные и спутанные, ты в иных обстоятельствах видел завитыми тщательно, как у дамы. Этот preux[97] шевалье часто попадался тебе на глаза – один из первых франтов столичного двора.

Взгляни теперь на этого вальяжного щеголя, в забрызганных грязью сапогах и шпорах, в сюртуке из грубой ворсистой шерсти, придающем ему занятное сходство с медведем. Густая щетина, худая обветренная физиономия, голодные глаза, как у изможденного тигра. Полюбуйся на лорда Арундела, когда тот жадно следит за куском сырого мяса, жарящимся в камине на углях.

При том прилежном усердии, с каким склоняется над жаревом второй офицер – широкоплечий молодой крепыш, – мне нет надобности его представлять: это генерал Торнтон.

Третий, в плаще, очень похожем на бурое одеяло, перехваченное в талии кожаным поясом, тот, что сейчас таким небрежным движением берет понюшку из золотой табакерки, так вот, этот головорез, с ног до головы забрызганный олимпианской болотной жижей, этот бравый денди – не кто иной, как виконт Каслрей, бывший губернатор провинции Заморна.

– Что ж, – промолвил Торнтон, вставая с колен – в этой позиции он молча надзирал за отбивными, – кажись, готовы. Берите-ка по овсяной лепешке да сольцы, а я раздам мясо. Вот вам, Арундел, вот вам, Каслрей, дружище, а это мне.

– Львиная доля, – вполголоса пробормотал Арундел, вгрызаясь в отбивную зубами белыми и острыми, как у мастифа.