Заклятие (сборник)

Как-то вечером на вилле Доуро, вернее, почти ночью, когда я возвращалась оттуда в свете луны – вы знаете, доктор, как спокойны бывают звезды над Нигером, так вот, такой же спокойной выглядела я, ибо научилась от отца сохранять полнейшую внешнюю невозмутимость, когда внутри все клокочет от ярости, – мне предстало видение. Оно преследовало меня всю дорогу: будто я могла бы, по должном размышлении о красоте Марии Стюарт и удивительной верности ее миниатюрных копий, укрепить мою руку настолько, чтобы вонзить кинжал в сердце всесильного или поднести чашу с ядом к его губам. Однако, вернувшись домой, я узнала, что это уже свершилось: что я, того не желая, невольно исполнила собственные намерения. И тогда, сэр, я испытала то, чего вы наверняка не испытывали в жизни, а от передуманного в то время едва не повредилась в уме, ибо разница между замыслом и осуществлением огромна.

Покуда она так говорила, я не делал попыток ее перебить. Что-то – вероятно, ревность – возбудило герцогиню до умоисступления. Однако могла ли навязчивая мысль быть основана на фактах… могла ли ее светлость в порыве отчаяния… нет, нет, исключено. Однако она – дочь Нортенгерленда, а граф необуздан и непредсказуем. Что, если под прелестной и кроткой оболочкой бурлят такие же страсти, что в жаркой крови ее заносчивой мачехи? Тогда… однако я не позволил себе развить мысль. Самым спокойным тоном я попросил ее пройти со мною в апартаменты ее супруга, намереваясь понаблюдать за нею в его присутствии и, возможно, прийти к каким-нибудь дополнительным выводам.

Я не успел даже придержать ей дверь – герцогиня меня опередила и быстрыми нервными шагами устремилась через холл. Я еле за ней поспевал.

Мы вместе поднялись по лестнице, застланной роскошным ковром, миновали череду галерей и оказались в комнате, примыкающей к опочивальне герцога. Здесь ждал незнакомый мне молодой человек лет, наверное, пятнадцати, по виду – иностранец; смуглый, черноглазый, черноволосый, с очень красивыми, хотя и острыми чертами лица.

– Эжен, Эжен, – спросила миледи, – как твой хозяин? Почему ты не с ним?

– Он велел мне выйти, мэм, и Кунштюку тоже. Последние полчаса с ним никого нет.

Герцогиня, не ответив, прошла мимо, тихонько приоткрыла внутреннюю дверь и еле слышно шепнула мне:

– Идите первым, сэр. Я не решаюсь встать ближе, чем у изножья кровати. Его раздражает мой вид.

Я подчинился. В просторной опочивальне царила полная тишина. Утреннее солнце, сияющее сквозь длинные занавеси малинового бархата, придавало им особенную, странную яркость; балдахин над королевским ложем, сделанный из того же материала и собранный в глубокие фестоны, касался пола золотой бахромой и выглядел подобием монаршего шатра. На всем остальном лежала глубокая тень; лишь кое-где в величественном полумраке поблескивали снежной белизной мраморный постамент или серебряный светильник. Мне подумалось, что если какая обстановка и может отвратить стрелы смерти, то именно эта. Я подошел к ложу, сел в стоящее рядом кресло и раздвинул балдахин.

Одежда, роскошное одеяло, тонкие батистовые простыни – все было скомкано и разбросано в беспорядке. Мой благородный пациент лежал на спине, однако его голова беспокойно металась на большой подушке белого бархата. Он тяжело дышал во сне, губы были чуть приоткрыты, зубы – сжаты, ноздри яростно трепетали при каждом вдохе и выдохе, лоб собрался глубокими складками, густые кудри спутались и прилипли к лицу. Я не отважился сразу его разбудить, и герцогиня, видя мои сомнения, подошла ближе. Она долго смотрела на мужа, потом со стоном, в котором мешались любовь и мука, обвила его шею и принялась покрывать щеки и уста страстными поцелуями. Он тут же проснулся. Глаза его открылись так резко, что я усомнился, вправду ли он спал.

– Белая колдунья, – проговорил герцог, с жаром глядя на супругу и мягко отстраняя ее от себя, – чего теперь ты от меня добиваешься? А, показаться доктору! Ясно. Что ж, Элфорд, Смерть с нами в комнате. Думаете, ваши порошки и микстуры могут ее прогнать? Откройте окна, сэр. Я задыхаюсь, я сгораю от внутреннего жара. Бога ради, уберите эти треклятые темные занавеси! Распахните рамы, шире, шире, я хочу видеть свет! Воздуха мне!

Я сделал, как он велел. В комнату тут же ворвался освежающий ветерок.

– Вот, – воскликнул больной, – вот поцелуй Нигера! Его дыхание пронеслось над кустами и проникло в мой дворец росистым приветствием. О, если бы оно было еще свежее! Как обрадовался б я ураганному ветру с заснеженных склонов Элимбоса! Генриетта Уэлсли, моя белая колдунья, моя ангельская лицемерка! Это лучше лобзания ваших губ! Клянусь Верховными духами! Уста моей супруги жгут, как огонь!

Она повернулась ко мне в немом отчаянии; герцог это заметил.

– Встаньте, Элфорд, – сказал он, – и пропустите королеву. Я многое должен ей сказать, и теперь пришло время.

Я подчинился; она заняла мое место.