Заклятие (сборник)

Эрнест заговорил снова.

– Мина, – сказал он, – говорят, что Заморна в мои годы был в точности как я. Ты не думаешь, что я в его годы стану как он?

– Конечно, милорд, и умом, и телом.

– Тогда, Мина, не грусти больше, потому что я торжественно обещаю на тебе жениться.

Мисс Лори вздрогнула и взглянула на него удивленно.

– О чем ты, малыш? – проговорила она с натужным смешком.

– О том, – серьезно отвечал мальчик, – что ты хочешь быть женою Заморны, а значит, если я стану как Заморна, то буду не хуже его, и если он на тебе не женится, то женюсь я.

– Глупости, малыш. Умоляю вас, милорд Равенсвуд, не надо об этом больше. Вы сами не понимаете, что говорите, и только расстраиваете меня еще сильнее.

– Нет, – настаивал Эрнест. – Я твердо решил, что ты станешь графиней Равенсвуд и мы поселимся в замке Оронсей, потому что ты же знаешь, через двадцать лет он будет моим, и я уверен, тебе там понравится. Замок стоит на озере, а вокруг горы, куда выше здешних, некоторые зимой черные, летом – лиловые, а на некоторых растут высокие деревья, называются – сосны. Комнаты в Оронсее не такие, как здесь, на вилле Доуро. Там нет мраморных потолков и стен и таких светлых окон. Когда входишь, залы как будто смотрят на тебя неприветливо, а в галерее висят портреты мужчин в доспехах и женщин в кринолинах, очень мрачные, но бояться их не надо. Они ничего плохого сделать не могут, они просто нарисованные. А еще есть комнаты в западном крыле, там лица на портретах молодые и красивые, а рамы у картин сплошь золоченые, и все завешано бархатом, и окна выходят на замковую эспланаду. И ты, Мина, будешь сидеть со мною в нише окна – они там глубокие-глубокие, а стены толстые и прочные, как скала, – и в ненастные дни мы будем смотреть, как облака клубятся над Бен-Карнахом, окутывая его вершину туманом и дождем, и слушать далекий рокот у обрывов Ардерини. Когда он раздается, это значит, что будет гроза, и скоро ты увидишь, как гнутся от ветра деревья в долине Глен-Авон и белая пена вскипает внизу, а волны озера Лох-Сунарт разом устремляются к подножию замка. Я так люблю на это смотреть, и ты тоже полюбишь, я уверен! Стань хозяйкой Равенсвуда! Пожалуйста, Мина! Ты и представить не можешь, как я тебя люблю!

– Вовремя начинаешь, мой мальчик, – произнес голос рядом со мной, и в тот же миг кто-то крепкой рукой уперся в мое плечо, перемахнул через восьмифутовую стену и приземлился на лужайке перед Миной. То был Заморна. Он прошел через поля той же тропинкою, что и я; увлеченный словами Фицартура, я не заметил, как подошел его отец. Мисс Лори встала; она совсем не выглядела смущенной или взволнованной. Эрнест с возгласом радости запрыгнул отцу на руки.

– Откуда вы пришли, папенька? – спросил он. – Мы здесь сидим, чтобы вас заранее увидеть. Я думал, что узнаю вас на дороге по плюмажу, а вот не заметил.

– «А вот не заметил»! Немудрено, сударь, ты ведь осыпал вопросами эту черноокую леди. И как же она приняла твое предложение руки, сердца и графского титула? Вижу, что не покраснела, – дурной знак.

– Я не предлагал ей руку, сердце и графский титул, папенька, только сказал, что женюсь на ней через двадцать лет.

– Ну-ну, слишком вяло для такого раннего ухаживания! Надо было назначить свадьбу на завтра, чтобы отец Гонсальви связал вас самыми крепкими узами, какие знает наша святая церковь. Помни, Эдвард, в любви удачлив тот, кто смел.

– Да, я помню. Я помню все, что вы мне говорили, папенька, и при всяком случае повторяю.

– Не сомневаюсь! Так где Эмили?

– Здесь, папенька. Карабкается на вас, словно дикий котенок.

– Я хотел сказать, моя Эмили, твоя мать. А ты бесенок в юбке! Ну и глазищи у нее! Еще убийственней, чем у тебя, Эдвард. Маленькая антилопа, не зыркай на меня так, ради всего святого!

Он с отцовской нежностью поцеловал свое миниатюрное подобие, затем, не выпуская девочку из рук, повалился на траву. Пока Эмили сидела у него на груди, Эдвард катался по нему с радостным визгом; молодой отец то отпихивал мальчика, то крепко прижимал к себе и чуть не защекотал до смерти. Тем временем из дома выбежали две огромные собаки, и возня стала еще более шумной. Обе, заливисто лая и тряся стальными ошейниками, кинулись к хозяину, принялись вылизывать ему руки и лицо, едва не напугали малышку Эмили, а Фицартура и вовсе было не видать за мордами и отвислыми ушами, которые они положили ему на лицо. Заморна подбадривал борзых голосом и поглаживанием, пока те совсем не обезумели от восторга; думаю, их лай долетал до Северного тракта, как и смех герцога, то приглушенный, когда собачьи языки касались его рта, то рвущийся во всю свою звучную мощь.

Что подумали бы ангрийцы, увидь они своего монарха, как видел его сейчас я? Не сомневаюсь, многие из них проезжали в то время по широкому тракту, откуда доносился беспрестанный стук колес и нестихающее цоканье лошадиных копыт – знак близости к большому городу. Наконец из лощины донесся музыкальный раскат колокола.

– Браво! – крикнул Заморна. – Сириус! Кондор! Эдвард! Посмотрим, кто первый добежит до виллы. Ну, мисс Лори, забирайте мой цветочек.