Заклятие слов

Артур, чуть склонив голову набок, прислушивался к разговору.

— Да, — ответил я. — И это было тем более странно, что в Москве настоящих черных воронов теперь редко встретишь. А еще более странно — что я увидел его буквально в тот момент, когда извлек ваше письмо из почтового ящика.

— Совпадения иногда бывают просто потрясающие… — пробормотал Сергей.

— Вот именно, — согласилась Татьяна. Похоже, у нее не было большого желания продолжать разговор на эту тему. — Хотите поглядеть, как сейчас организована работа библиотеки? — спросила она у меня.

— С удовольствием.

Я допил кофе, и она повела меня в читальные залы и в хранилище, а остальные остались убирать со стола. Артур порхнул ей на левую руку да там и остался, притихнув. Водя меня по библиотеке, она старалась не дергать своей изуродованной рукой, чтобы не потревожить птицу.

— Как видите, оснащены мы вполне современно, — показывала она. — Есть компьютеры, в которые переведены наши основные базы данных, и выход в интернет у нас имеется. Порой очень помогает. Совсем недавно я смогла через интернет сверить кое-какие данные с изданиями библиотеки конгресса США, и это оказалось очень полезным… Но, все-таки, я в первую очередь полагаюсь на картотеку. Мало ли что может случиться с компьютерами, а бумажные карточки останутся всегда. Поэтому мы прежде всего заносим все на карточки, а для компьютеров просто дублируем данные… Да, обратите внимание вот на эти лампы с зелеными абажурами на читательских столах. Правда, приятный цвет? И атмосфера сразу возникает очень уютная и спокойная… Надо сказать, у нас бывает достаточно много народа. Через часок-другой увидите… Но давайте начнем с начала. Я покажу вам Вязьмикинские, Полежаевские и Рудневские фонды — то, с чего и началась моя настоящая работа. Я занялась этими фондами вскоре после того, как вы побывали в нашем городе… есть еще фонды тридцатых-сороковых годов, частично состоящие из книг, которые в то время были в закрытом доступе, частично переданные из НКВД-КГБ, но это уже другая история… Кстати, в то время, и большинство фонтов дореволюционных меценатов числились в закрытом доступе… С них я и начала, мне было важно разобраться, что это такое, а в беспорядке они были ужасном…

— Тогда вы и сделали ваши открытия? — спросил я.

— Нет, это было чуть попозже, если вы имеете в виду те находки, о которых и по телевидению сообщали. А началось все с… — мы уже были в самой дальней части хранилища. — Да, пожалуй, вот с этого, — она сняла с массивного дубового стеллажа одну из книг.

Я открыл бордовую, с золотым тиснением обложку книги, прочел на плотном титульном листе:

«НОЧЬ НА ГРОБАХ. Подражание Юнгу князя Сергея Шихматова…»

— Занятно, — сказал я. — Тот самый Шихматов? Ретроград и враг Пушкина?

— Он самый.

Я стал перелистывать страницы книги, оказавшейся большой «философической» поэмой в кладбищенском духе.

Блажен, кто в мире сем воюя с суетами,
Скучая пышными ничтожества мечтами,
Для отдыха души, охотно каждый день,
Спешит под смертную, безмолвну, мрачну тень,

К усопшей братии, под ветвия унылы!

Кто любит посещать пустынныя могилы,
Между гробами жить, и взвешивать свой прах…

Я перелистывал эти вялотекущие размышления, страницу за страницей, иногда по несколько страниц подряд.

…Они и в сердце злом хулу вещают тайно,
И явно вопиют: — «Родимся мы случайно,
Мелькнем и скроемся подобно снам пустым;
Как искры наша жизнь, дыхание как дым…»

— И эта книга?.. — я не без недоумения глядел на Татьяну. Что она хочет сказать? Чем ее увлекло это бесконечно переливание из пустого в порожнее? Или что за всеми искажениями и уродствами Шихматовского подражания она сумела разглядеть силу и блеск поэзии и философии Юнга? Или…

— Да текст не столь и важен, — сказала она. — Вы на год издания поглядите.

Я опять открыл титульный лист.

Год издания — 1812.

— Вот именно, — закивала она. — Поэма выходит из печати непосредственно перед вторжением Наполеона в Россию. И впереди, буквально в ближайшие месяцы, а то и недели, Бородино… затем — Малоярославец, Березина, Битва Народов… Не картонные, а самые настоящие ночи на гробах, когда будут решаться судьбы мира, и кому — «крест деревянный», кому — «крест чугунный»… Но ведь что-то, выходит, витало в воздухе, что-то явно улавливаемое, если даже бездарный, темный и вялый поэт Шихматов в преддверии грандиозных потрясений именно эту тему берет, «Ночь на гробах», а не какую-нибудь другую…

— Наверно, да, — сказал я. — отражение эпохи.