Если бы Винсент влез на стол и выкинул несколько фривольных па в стиле танцовщиц кабаре, наверное, я и то бы удивилась меньше. Какое-то время просто сидела, не в силах вымолвить ни слова. Потом сглотнула ком в горле, с трудом сдерживая готовые навернуться на глаза слезы.
— Зачем вы это сделали? — сердито спросила я.
— Думал, вы обрадуетесь. — Де Мортен положил бумаги на стол, так и не дождавшись пока я их заберу.
К нам подошел официант, Винсент диктовал заказ, а в моей голове словно обосновался бродячий цирк. По крайней мере, чехарда там творилась приблизительно такая же, а может статься, даже посерьезней. Де Мортен сказал, что это компенсация. Мой дом не дворец, но стоит немало. Гордость уговаривала схватить бумаги и разорвать на клочки, разум умолял принять подарок, потому что когда все закончится, идти мне будет некуда.
— Что желает миледи? — донеслось словно издалека. Я ткнула в первое попавшееся блюдо, напрочь позабыв о том, что по всем правилам приличия озвучить мой выбор должен был Винсент. Да плевать мне на правила приличия и на выпученные глаза официанта, который благодаря им сейчас напоминал камбалу. Стоило ему отойти, как я подалась вперед, потом откинулась на спинку стула, скрестила руки на груди и возмущенно уставилась на де Мортена.
— Ненавижу вас! — слова вырвались помимо моей воли, остановить их я не смогла. Не уверена, что это было именно то, что хотелось сказать и то, что я чувствовала, но так уж получилось.
— Пожалуйста. — Винсент кивнул и разгладил салфетку. Невозможный, непробиваемый мужчина!
Звон бокалов и приборов, голоса сидящих за столиками людей. Если бы можно было подняться и выйти отсюда, я бы это сделала, но выйти на полном ходу поезда… Нет, на такое я не способна. Даже если очень хочется спрятаться от этого непроницаемого взгляда, который смотрит прямо в душу. Интересно, что он там увидел?
— Что это вы на меня так смотрите? — я подозрительно прищурилась.
— Потому что мне нравится на вас смотреть. Я простил вас за то, что вы бросили меня у алтаря. А вы сможете меня простить?
Я изящно облокотилась о стол и подперла руками подбородок: на всякий случай, чтобы челюсть со звоном не ударилась о приборы. То-то будет неловкость.
— Вы сегодня с утра измеряли температуру? Это серьезно или просто временное помешательство? Пока что тихое, но может перейти в буйное. Может, стоит вызвать целителя?
Я говорила, и не могла остановиться, потому что если замолчу, меня выкинет с этой карусели на пару с рассудком. И потом уже будет поздно. Окончательно и бесповоротно. Говорят, что поздно не бывает, пока ты жив, но в этом случае точно будет.
— Если я и помешался, то только из-за вас.
— Помешались в каком смысле? Вы сможете ткнуть в меня вилкой, если разозлитесь?
Я спрятала руки под столом, потому что они предательски дрожали.
— Нет, Луиза, — негромко произнес Винсент. — Я говорю о помешательстве другого рода.
Подали аперитив, и это избавило меня от необходимости отвечать. Проще было сделать глоток и смаковать цитрусовый привкус с легкой алкогольной горчинкой, чем продолжать разговор с невозможным герцогом, который помешался и решил меня довести до помешательства. Если я сейчас позволю ему, а заодно и себе перейти эту черту, то повторение сцены в Мортенхэйме ничем хорошим для меня не закончится. Я не могу постоянно запихивать свое сердце в вазочку со льдом, потому что его снова и снова окунают в раскаленный металл.
Мы загадочно молчали, пока не принесли заказ. Официант поставил перед Винсентом ростбиф с жареными овощами и пудингом, передо мной — огромное блюдо, на котором лежали крохотные темные ракушки, залитые каким-то светлым соусом с зеленью. Рядом он положил приспособление, отдаленно напоминающее пыточный инструмент, и крохотную двузубую вилочку.
— Что это? — спросила я, глядя на официанта, который застыл с перекинутым через одну руку полотенцем и бутылкой вина в другой.
— То, что вы заказали.
— А что я заказала?
— Виноградные улитки под сливочным соусом. Новинка сезона, веяние вэлейской кухни, миледи, — официант явно гордился, сообщая мне об этом. — Только — только появляются, но у нас их отлично готовят. Замечательный выбор.
Пока нам разливали вино, я задумчиво смотрела на Винсента, пытаясь представить, как и что мне предстоит есть.
— Щипцы для того, чтобы держать раковину, а вилка — чтобы доставать улитку, — подсказал де Мортен. — Странно, что вы не пробовали их в Вэлее.
Я смутно помнила, что что-то такое мне действительно предлагали в одном из дорогих ресторанов, но я отказалась. Потому что мне показалось диким есть милые создания с усиками.
— Я знаю, для чего они, — из чистого упрямства возразила я. Хотя этот прибор по — прежнему напоминал мне что-то, что в моем представлении используют подручные Фрая на своих допросах. А еще у них на усиках глаза. У улиток, не у подручных Фрая.
Мне как-то расхотелось есть, я покосилась на тарелку, мило улыбнулась.
— Знаете, лучше оставлю их вам. Я правда не голодна.
Уголки губ Винсента подрагивали в тщетной попытке скрыть улыбку.