Заклятые любовники

— Доброе утро! Тереза сейчас спустится, чтобы присоединиться к матушке и лорду Фраю, а Винсент никогда не завтракает.

— Доброе утро. — Я невольно улыбнулась в ответ. — Как вы себя чувствуете?

— За — ме — ча — тель — но! — пропела она, приподнялась и повернулась на носочках, чудом не задев шагнувшую к нам Ее Светлость.

— Доброе утро, леди Луиза, — чопорное приветствие было данью вежливости, герцогиня поджала губы. Чем дольше продолжалось наше знакомство, тем чаще я замечала ее вечное недовольство любым проявлением искренних чувств. — Лавиния! Я поражаюсь вашей несдержанности.

— Матушка, сегодня такое чудесное утро!

— Не стоит оповещать об этом всех своим недостойным поведением.

Лавиния тут же перестала улыбаться, а я сцепила руки за спиной и в упор посмотрела на герцогиню.

— При всем уважении, Ваша Светлость, Лави не сделала ничего дурного.

— Лави? — брови герцогини поползли наверх, а я прикусила язык. — Лавиния, ступайте в столовую.

Потупившись, девочка подчинилась, а Ее Светлость повернулась ко мне.

— В этом доме не принято обсуждать мои слова, леди Луиза. Ваше попустительство по отношению к столь юной девушке недопустимо и переходит всякие границы. Если вы продолжите в том же духе, я вынуждена буду запретить вам видеться.

Вот так. Получите леди бантик!

Ее Светлость повернулась ко мне спиной и возмущенным кремовым облаком уплыла в столовую. Я мысленно показала ей язык, пару минут постояла у дверей, чтобы придать лицу более — менее уважительное выражение, после чего направилась следом. Сзади раздались шаги, но обернуться я не успела: бесцеремонно и достаточно больно зацепив меня локтем, мимо быстро прошла Тереза. На сей раз в темно — зеленом платье и снова с кудрявыми вольностями в прическе.

В отличие от нее, приветствие Фрая я встретила достаточно холодно: не было ни малейшего желания лицемерно любезничать с человеком, который считал меня продажной девицей, и даже не в привычном смысле этого слова. Когда он целовал мне руку, Тереза смотрела на меня в упор и, могу поклясться, видела на моем месте бренную горстку пепла. Знала бы она, что предмет ее воздыхания собирался меня пытать, поумерила бы свой ревностный пыл.

Завтрак протекал в духе семейного камерного спектакля. Лавиния изо всех сил старалась угодить матушке, на мой взгляд, зря — та была увлечена беседой с Фраем, а он — теперь я это чувствовала всей кожей, изучал меня. Каждое движение, каждое слово, каждый жест. Тереза тоже заметила, вот только истолковала на свой манер, и теперь под ее убийственными взглядами кусок в горло не лез. Всевидящий, можно мне просто поесть?!

Облегчение, которое я испытала по окончании трапезы, было сравнимо с минутой, когда снимаешь корсет. Теперь становилось понятно, что тогда, в Лигенбурге, Фрай приходил не к Винсенту, а ко мне. И ведь как точно нащупал нашу нелюбовь с Гиллом — когда только успел?! Наверняка, и мой сопровождающий его рук дело. А я‑то наивно думала, что за все надо благодарить де Мортена.

Выскользнув из‑за стола, я собиралась быстро подняться к себе, но Альберт перехватил меня у лестницы.

— Леди Луиза, мне нужно с вами поговорить.

— Вам нужно — вы и говорите!

— Догадываетесь, зачем я здесь?

— Чтобы посадить меня в подвал, приковать цепями и истязать до тех пор, пока я не признаюсь в том, чего и в помине не было?

На краткий миг в глазах Фрая мелькнуло изумление, а потом взгляд его изменился: стал хищным, жестким и холодным. Ну наконец‑то истинное лицо, приятно познакомиться!

— Да, Винсент все рассказал. — Я пожала плечами. — И поставил меня перед выбором: надеть на вашу светлую голову помойный таз или просто никогда больше не разговаривать. Как считаете, на чем остановиться?

— Для начала пройдемте в гостиную.

— Если что, я буду кричать.

Он усмехнулся, прищурился.

— Если я захочу слышать ваши крики, вы в два счета сорвете горло.

Сказано это было спокойным, ровным тоном, тем не менее внутри все перевернулось. Я вдруг поняла, что от допроса и подземелий меня отделяла только прочная нить вмешательства Винсента. И, возможно, расположение этого человека к нему. Хотя в последнем я не так уверена.

Малая гостиная в Мортенхэйме была выдержана в зеленых тонах — как и столовая. Здесь было гораздо уютнее, чем в помпезно роскошной большой. Фисташковые бархатные портьеры раздвинуты, из большого окна открывался вид на заснеженный парк, картины на стенах радовали глаз солнечными летними пейзажами, на мягких пуфах между диванами лежали оставленные герцогиней книги. Я устроилась на одном из них, Фрай же оперся о каминную полку, чему я была несказанно рада. Близость этого мужчины отзывалась неприятной дрожью в коленях и капельками пота, сбегающими по спине.

— Я здесь из‑за вашей легенды. Ее нужно поддерживать.

— Особое поручение Ее Величества. Это вы придумали?

Его улыбка тоже была плавной, ленивой, растянутой, тем резче прозвучал ответ.

— Винсент.

— Не боитесь, что я передам ваши слова кому не следует? Или именно этого вы все время добивались?

Он не изменился в лице.

— Винсент мой друг. Надеюсь, вы понимаете, что это значит.