Заклятые пирамиды

– А теперь потомки побежденных берут ползучий реванш, перебираясь сюда с пожитками, семейными выводками и своими вонючими традициями, – с острой неприязнью процедил Понсойм, сейчас он нисколько не был похож на добродушного деревенского увальня. – По мне, так лучше бы северян сюда переманивали – ну, то есть просвещенных белых людей, которые как мы. Против тебя я ничего не имею, хоть ты и овдеец, а этих черномазых на дух не переношу. Вот увидишь, Овдаба еще пожалеет о своей дурной политике и объединится с Ларвезой против южной заразы.

У Дирвена сложилось впечатление, что его новый приятель повторяет сейчас чужие слова, приправленные опять же чужими эмоциями. Интонация изменилась, как будто он пересказывал, точь-в-точь подражая, слышанные от кого-то речи. Отметив это про себя, Дирвен поинтересовался:

– А чего эти сурийцы едут к вам такими дикими толпами, вместо того чтобы жить у себя в Суринани?

– У них там голод. И не только… Еще всякие магические возмущения, связанные с волшебным народцем. Это постоянно где-нибудь происходит. На лекциях все узнаешь, это идет циклами, и в нынешнем цикле север – спокойная территория, у нас тоже все в порядке, а к юго-востоку от плоскогорья Руманди творится всякая дрянь, и тамошним жителям некуда деваться. Или в пустыню Олосохар, а какой дурак туда захочет, или к нам. Овдаба их на межгосударственных советах защищает, но к себе жить не зовет!

Излагая все это, Понсойм словно бы невзначай поглаживал сквозь рубашку охранный амулет, висевшей на шее, а другую руку держал в кармане, и Дирвен готов был побиться об заклад, что его пальцы сложены в знак, отводящий внимание волшебного народца.

Решив, что он, как амулетчик, много круче этого старшеклассника, а когда немножко подучится, и вовсе любого за пояс заткнет, он на всякий случай последовал примеру Понсойма.

Состояние Эдмара оставляло желать лучшего: человеку, будь он хоть трижды возвратником, требуется время, чтобы освоиться в другом мире. Мало ли, что сущность вернулась на свою истинную родину, все равно плоть и кровь принадлежат иной реальности, а этот еще и ранен, из-за чего особенно беззащитен перед заразной зловредной мелюзгой, которую рассмотреть можно только в магический мелкоскоп. Не ровен час, посреди разговора станет плохо.

Ввиду этих соображений, лекарку позвали присутствовать при допросе. Она скромно устроилась в углу на табурете, а трое магов расположились на стульях, специально принесенных из соседнего дома. Стулья были хорошие, из добротного дерева, покрыты темным лаком, разве что скрипучие от старости.

Эдмар сидел на кровати, опираясь спиной о подушку. На его худощавом удлиненно-треугольном лице выражалась похвальная готовность к сотрудничеству. Зинта вряд ли смогла бы внятно объяснить, что ее настораживает: что-то почти неуловимое, то ли есть, то ли нет… Куда подевалось из его глаз вчерашнее насмешливое мерцание? Слишком бесхитростно смотрел он на добрых магов, словно совсем другой человек. То ли ей вчера ночью померещилось, то ли наедине с Зинтой он был в большей степени самим собой, чем сейчас.

– Итак, юноша, давай-ка рассказывай, что с тобой произошло! – властно произнес старший из магов, грузный и пухлый, с крючковатым носом и мудрым пронзительным взглядом.

Парень выложил все то же самое, что лекарка уже слышала, только другими словами – попроще и посерьезней, и в конце добавил:

– Я не видел, кто убил Шуппи-Труппи. Мне было очень больно, перед глазами по-страшному плыло и туманилось… Даже не могу сказать, откуда он взялся, из запредельной тьмы или из моря, но его вмешательство спасло мне жизнь.

– Врешь, – проницательно заметил маг.

Эдмар опустил голову, так что потускневшие пурпурные пряди скрыли его лицо, и после паузы еле слышно сознался:

– Да… Вру.

– Выкладывай, как было дело, – потребовал крючконосый, довольный тем, что вывел обманщика на чистую воду.

Его коллеги с недобрым оживлением переглянулись.

– Я… притворился мертвым… чтобы эти существа меня не заметили… Закрыл глаза, даже старался не дышать… Я и боли почти не чувствовал, так было страшно… – несчастный парень выталкивал слова с трудом и, судя по всему, сгорал со стыда. – Я не смотрел, потому что струсил…