Заклятые супруги. Леди Смерть

В последнюю неделю в Лавуа ощутимо похолодало, нередко я просыпалась, глядя на стелющийся над полями туман, который утреннее солнце тщетно силилось разогнать, я все чаще вспоминала Мортенхэйм. Там такая осень начиналась месяцем раньше, в это время уже шли дожди – непрекращающиеся, затяжные, неделями монотонно барабанящие в окна, а вечерами становилось совсем холодно. И красный закат среди расходящихся пятен туч с чернильными краями предвещал ветреные и промозглые дни.

– Меня сегодня похвалили, – доверительным шепотом сообщила Софи. – За арифметику. А вчера за историю магии.

– Ты молодец. Что вы сейчас проходите?

– По арифметике у нас задачки про дилижансы… а старшие говорят, что их учат полностью вести домашнее хозяйство со всеми расчетами и все такое. – Мысли у нее прыгали с одной на другую. – Мадемуазель Лафф недавно сказала, что из меня при должном усердии может выйти гувернантка, а если я буду хорошо учить язык, смогу поехать в Энгерию и работать там. Представляешь?

Глаза ее сияли, а шляпка съехала набекрень – видимо, слишком торопилась ко мне, даже в зеркало не глянула перед выходом. Поэтому я потянулась, чтобы поправить и самую капельку туже затянуть бант. Она не отпрянула, как в первые несколько раз, когда я пыталась убрать выбившуюся из прически прядь или взять ее за руку. Хрупкий мостик доверия, на котором мы стояли, с каждым днем становился все крепче. И я не знала, что мне с этим делать, потому что наши короткие послеобеденные встречи становились все более теплыми, а уезжать было все тяжелее и тяжелее.

– Ты хочешь в Энгерию?

Софи пожала плечами.

– Не знаю. Но думаю, это было бы интересно!

– Тебе не нравится в Вэлее?

– Нравится. Но сидеть на одном месте… – она передернула плечами. – Нет, это не по мне. Ты же знаешь, свобода у меня в крови. Правда, мадам Горинье говорит не свобода, а бродяжничество, но что она понимает.

Я фыркнула, а девочка потянулась ко мне и указала на холмы, откуда в долину как раз сползал густой молочный туман. Здесь цвета осени уже поблекли, унылый мрачноватый пейзаж растянулся над рекой. От влажности было в разы холоднее, поэтому мы основательно закутались в накидки и прижались друг к другу покрепче. На ветвях, тянущихся к нам скрюченными пальцами и растерявших багряно-золотые наряды, дрожали немногочисленные листья.

– Я хочу туда, – прошептала она, – туда и гораздо дальше. Мир – он такой огромный, а я так мало помню… Горы и камни, замки и маленькие покосившиеся домишки. Шатры в тенях – таких огромных от языков пламени. Песни, звездное небо над головой. Небольшие деревушки и шумные города, помосты и яркие платья – настоящие вихри кружащихся юбок и звенящих монет… А ярмарки! С цветными флажками, развешанными по кругу, и этот запах опилок… А еще сладостей! Правда, мне редко что-то перепадало, но тогда…

Мимо нас прошла стайка девушек, и Софи сразу притихла. Сделала вид, что рассматривает что-то у себя на коленях, потом снова обратилась ко мне:

– Думаю, я нигде не смогу задержаться надолго. А ты, Тереза?

– Еще год назад я думала, что всю жизнь проведу в своем замке… точнее, в замке брата.

– Ты серьезно? – Глаза ее широко распахнулись. – Нет, правда?

Я пожала плечами, улыбнулась.

– Да. Что в этом такого?

– У тебя на ладонях весь мир! – Софи фыркнула. – Всю жизнь в замке… Ой, насмешила!

– Ты же говорила, что по моим ладоням ничего не понять.

– Так и есть. Но у тебя в жизни одни сплошные путешествия. Уж я-то знаю, свои руки изучила с детства.

Спросить, как на ладонях могут отразиться путешествия, не успела: Софи вскочила и потянула меня за собой. Я не возражала – от забирающейся под юбки прохлады уже начинали леденеть ноги, а выбившиеся из-под шляпки прядки волос завивались от сырости. Мы углубились дальше в парк, где совсем никого не было, ближе к витой ограде, увенчанной острыми пиками, как и ворота центрального входа. Под ногами мягко похрустывал гравий, набрякшие под тяжестью влаги листья то и дело срывались вниз.

– Вчера к нам приезжала эта дама… – фыркнула она, – которая все время ездила с герцогом… кузина короля, кажется. Ну, ты ее наверняка знаешь. Вся такая расфуфыренная и воздушная, ее еще Светлой из-за этого прозвали.

Евгения? От неожиданности я запнулась, но тут же выровняла шаг. В памяти всплыли слова Анри об этой женщине – если даже он называл ее опасной… Нет, я просто выдумываю. Разумеется, она приезжала так же, как и Симон, – чтобы засветиться в центре благотворительности и потешить самолюбие. Больше ей тут делать нечего.

– И что она хотела? – все-таки спросила как можно более небрежно.

– Понятия не имею, – фыркнула Софи. – Наверное, привозила пожертвования. Она заявилась ближе к вечеру с таким эскортом… ну, вы знаете, как обычно путешествуют богачки… – Она закусила губу, покосилась на меня и добавила: – Ну, многие. Нас всех собрали после ужина, а она ходила и распиналась о том, как важна благодетель для юных мадемуазель.

Знаю, слышала. Симон Эльгер рассказывал.