Заклятые супруги. Золотая мгла

— Теперь ты меня утопишь? — Губы предательски дрожали — то ли от наслаждения, то ли от осознания бесстыдства, что я творю снова и снова.

— Странные у тебя представления о супружеской жизни.

Не знаю, сколько мы так стояли: я обмякла в его руках, а он прижимал меня к себе. Только спустя какое-то время отпустил, но колени уже не дрожали. Смутно помню, как мы добрались обратно — кажется, плыли вместе. Мне хватило сил только устроиться на покрывале и ненадолго прикрыть глаза. Тень сомкнулась надо мной покрывалом, шелест листьев завораживал, скользящий по коже холодок начинал пробирать — одежда-то мокрая, но шевелиться было лень. Только сейчас я поняла, что все еще сжимаю в руке лунник, но мысль уже скользнула за грань сна, и я вместе с ней.

24

Удивительный сегодня был день. Удивительный во всех смыслах — мы не только ни разу не поссорились, но и вместо того чтобы вернуться домой, отправились в Мортенхэйм. Я была непростительно взъерошена для леди: попытки Анри соорудить мне прическу закончились ничем, потому что часть шпилек потерялась на другом берегу. Пришлось просто распустить волосы. Амазонку, на которую налипли травинки, паутина и всякая мошкара, я отдала горничным на чистку. А вот с тем, во что переодеться, возникли проблемы — в гардеробе не нашлось ничего достаточно… женственного. В конце концов я все-таки откопала платье дебютантки — бледно-мятного цвета, уже не модное, но интересное. Неглубокое декольте подчеркивали кружева, лиф плотно облегал стан, а короткие пышные рукава-фонарики смотрелись симпатично.

К счастью, я в него влезла. И как-то слегка помолодела даже. То ли из-за холодного цвета, то ли потому что последний раз я его надевала в семнадцать. Десять лет назад… Целых десять лет.

— Как я выгляжу, Ирма?

— Замечательно, миледи. Мне очень нравится.

Удивительно, но мне тоже нравилось. Вот только нормально ли это — появляться в платье дебютантки в моем возрасте? Какое-то время я смотрела на себя в зеркало, раздумывая — а не переодеться ли? Потом решила оставить как есть. Вино приятно кружило голову, поэтому все запреты казались надуманными и несущественными. Если что, скажу, что мне напекло голову.

Комнату Анри отвели не в гостевом крыле, а рядом с моей. Но дожидаться его я все-таки решила в гостиной. Шла по коридорам и поражалась тому, каким большим и холодным мне кажется Мортенхэйм. Таким знакомым и в то же время далеким, точно я не была здесь те самые десять лет. В прошлый раз, когда мы приезжали с Луизой, я такого не чувствовала. Или просто не замечала?

До гостиной не дошла, невольно свернула к библиотеке и остановилась в нерешительности. А потом толкнула дверь, с наслаждением вдыхая знакомый запах бумаги, дерева, кожи. Передо мной раскинулась длинная зала, в которой можно потеряться, одна из самых больших в замке. Царившую здесь темноту, подчеркнутую задернутыми портьерами, разрушать не стала, не стала зажигать светильники. Пошла вдоль стеллажей, запрокинув голову — от высоты захватывало дух. Лестница между этажами и передвижные лестницы, с которых лучше не смотреть вниз. Бесконечные ряды книг: я скользила пальцами по истертым корешкам, даже перчатку сняла, чтобы чувствовать ярче. Нет, это место — мой единственный дом, и об этом следует помнить.

— Догадывался, что найду тебя в библиотеке.

Негромкие шаги: Анри шел следом, но я не остановилась. Слишком уж много он обо мне знает. Слишком хорошо меня чувствует. Как никто другой.

— Ты наверняка целыми днями пропадала здесь.

Все ближе, ближе и ближе. Я подавила желание ускорить шаг, обернулась, сложила руки на груди.

— А где пропадал ты, пока я пропадала здесь?

Анри приблизился. Сумерки за окном давно сгустились, вечер плавно перешел в ночь, но мы были отрезаны ото всего мира. С одной стороны — стеллажи книг, с другой — каменные стены и драпировка портьер. Интересное чувство, как во время солнечного затмения. Когда на минуту над землей сгущается ночь, но из-за темного диска по краям разливается свечение, и ты понимаешь: сейчас полыхнет так, что глазам станет больно. Я вглядывалась в лицо мужа, в тонкий, едва уловимо сияющий ободок радужки. Не так давно, здесь же, я спросила его о том же самом. Но как он ответит сейчас?

— В те годы мне было нечего тебе предложить, Тереза. Я был сопливым мальчишкой без прошлого и будущего, с сомнительным настоящим. Все, что у меня оставалось, — документы родителей и моя кровь. Залог того, что я смогу вернуть свою жизнь. Или то, что от нее осталось.

Он взял меня за руку — ту, что была без перчатки, погладил ладонь.

— А потом? Когда все наладилось?

— Я не собирался жениться. Даже не думал об этом.

— Вообще?

— Вообще. Пока ты один, ты в ответе только за себя самого.

— И что же заставило тебя передумать?

— Ты.

Тепло текло вдоль запястья. И по сердцу тоже.

Непростительное, запрещенное тепло.

— Но ты даже не знал меня. Не знал, понравлюсь ли я тебе.

— Не знал.

— Тогда почему я? Почему не любая другая?