Заклятые враги

— Рэй! — отозвалась Моника, бросилась даже к нему, но он уже успел ступить в остатки растворявшегося в воздухе дыма, не беспокоясь о том, что проклятье ещё может иметь определённую силу. Когда Лиррэ умрёт, всё вернётся. Он будет в порядке. Но это тоже не имело значения.

Пропасть оказалась куда глубже, чем он мог себе представить. Словно магия заставила землю расступиться, и они всё падали и падали вниз, а эта дорожка мирно, то и дело меняя собственное направление и старательно прерываясь, чтобы вверх идти было куда труднее, тянется вниз под огромным углом. Спуститься почти нереально, подняться — ещё труднее, но по ту сторону должна быть ещё одна — или нет. Это не имело значения.

Он видел очертания Лээна, когда уже оказался на дне пропасти. А небо закрывал чёрный дым, и он шагал к его источнику, к молодой — молодой ли? — ведьме.

Хотелось закричать. Убедиться в том, что это не она, и броситься со всех ног как можно дальше. Но он не мог, потому что это всё0таки была она — распласталась, растянулась на земле и смотрела в пустоту своими глазами, такими нежно-серыми, уставшими, до дна испитыми.

Вторая ипостась тянула силы с первой.

— Бабушка… — Шэйран рухнул на колени, пытаясь нашарить пальцами артефакт. Может быть, если его уничтожить, ей станет лучше. Её ещё можно исцелить! Магия способна на всё…

Она не реагировала. Но Рэю не хотелось верить в то, что она мертва — только не она. Это ведь Далла Первая, великая Королева, та, что первой начала возвращать Эрроку к старым правилам… Виновница всех его горестей и радостей в жизни, та, кто придумывал дурацкие законы, та, кто пытался после их опровергнуть — говорил, что он должен бороться.

Да, она постарела. Да, одежда Лиррэ сидела на ней очень странно, словно пыталась лопнуть, хотя бабушка и потеряла в весе.

Но это не имело значения. Разве нет? Она должна жить. Лиррэ или Далла, она должна быть с ним. Когда-то, конечно, придёт время. Но не сейчас.

…Правая рука была цела. Левая практически полностью обгорела. И Рэй, как бы ему ни хотелось думать иначе, был виновен в этом.

Он лихорадочно перебирал в голове все заклинания исцеления, но не мог ничего вспомнить. Магия постепенно перетекала в неё, потому что он так и не убрал руку, но ведь этого было неимоверно мало для того, чтобы вернуть человека к жизни.

— Рэй… — прохрипела она, и взгляд стал чуть живее. Он коснулся запястья — обожжённая рука была горячей и… мёртвой. Но бабушка едва заметно шевелила губами, и по её щеке стекала одинокая слеза.

— Я тут, — совсем тихо отозвался он. Это не походило на настоящую смерть, не такую, какой она бывает. Настоящая смерть — это когда человек уже едва может говорить, потому что он стар и ничего не смыслит, когда она сопровождается отвращением и раздражением от долгой болезни. Настоящая смерть наступает медленно и мучительно, хотя иногда подкрадывается во сне. Когда человек умирает, он ведь становится глух к остальным. Рэю надо было кричать, иначе бабушка попросту его не услышит.

А она слышала.

Это была книжная смерть. Их тех романов, которыми так зачитывался Тэравальд, когда один стоит на коленях, а второй умоляет его жить дальше. Только в книгах это возлюбленные, а тут…

А тут умирает твой последний в мире заклятый враг. Единственный виновник причины всех твоих проблем — твоего рождения. Рождения твоей матери.

Всего, чёрт возьми.

— Хорошо, — Далла отсутствующе как-то улыбнулась. — Хорошо, мой мальчик… Я… — она закашлялась. Казалось, часть лёгких тоже обгорела, и теперь она отчаянно пыталась выпустить всю эту сажу на свободу.

За чернотой, что оставляла лохмотья прожжённой кожи под его пальцами, виднелись покрытые пеплом кости. Шэйран смотрел на её левую руку и будто бы пытался себя проклясть — за то, что сделал.

— Молчи, бабушка, — он наконец-то убрал ладонь, едва заметно коснулся её лба и пытался игнорировать комок в горле. Как там… Как там она говорила?

«Когда-то, мой мальчик, всем мальчишкам говорили, что мужчины не плачут. Потому что слёзы — это признак слабости… Но не все, Шэйран. Слёзы — это ещё и сила отпустить родного человека. Это ключик от замка на твоём сердце. Не имеет значения, кто ты, кем рождён и где. Важно только то, что ты чувствуешь».

Эрла бы сейчас выразительно шмыгнула носом и отвернулась, но он не был Эрлой. Для неё всегда имело значение что-то другое, и бабушке она тоже была чужой. Она — любимая дочь для матери, её не надо было вытаскивать каждый вечер. А его — надо было. И она умела. Она делала это каждый раз, даже без его просьбы, и… И спасала. У неё единственной это получалось действительно хорошо.

— Сейчас, — он отчаянно пытался вспомнить хоть что-то. — Я сейчас… Магия должна помочь. Несколько исцеляющих заклинаний…

— Шэйран, — она улыбнулась почти ласково. — Не надо. Не стоит.

— Стоит! — выдохнул парень. — Не выдумывай… Кто будет ещё перевоспитывать маму после всего, что она натворила?..