Заклятые враги

Казалось, тонкие фигуры теней и тех, кто застрял там надолго или на несколько дней, с чего ж узнать, можно было рассмотреть сквозь пелену.

— Может быть, — прошептала Эрла, тоже спешиваясь, — нам стоит объехать? Ведь есть же как, правда?

Было. Но Рэй не смотрел на то, что тонкая пелена закрывала лишь узкую полосу дороги, что даже особо отходить от пути не нужно, чтобы миновать страшную границу между миром и источником его силы.

Её никто не поддержал, но и возражать было некому. Не Эльму же, остановившемуся в нескольких метрах от пелены, дальше, чем Рэй и Дарнаэл, но ближе, чем Эрла — чтобы не дотронуться случайно до пелены. Не Эрри, почему-то смотревшей с ужасом на распахнувшуюся бездну.

— Нам здесь не место, — промолвила она в ответ. — Будь я хоть сто раз богиня, Дарнаэл, но нам здесь не место. Не сейчас.

Он только коротко, раздражённо кивнул, но не отступил, даже когда богиня подошла поближе и потянула его за руку, словно решив, что место ему именно у этой стены. Они ведь раз выскользнули из страшных объятий вечного забвения. Они создали всё это, чтобы дальше мир развивался сам, они позволили ему воспылать чем-то новым, сильным и чистым. Они вдохнули в него, в конце концов, столько жизни, что теперь было страшно оставлять это на произвол судьбы.

— Видишь, чему ты молишься, Тэравальд? — обратился к привычно стоявшему позади, будто бы бесполезная декорация, полуэльфу Дарнаэл. — Видишь, что на самом деле создало этот мир?

— Глупости какие, — Эрри сжала крепче его запястье. — Разве металл может обратиться в меч, если у него нет подходящего кузнеца?

— Металл и магия — разные понятия, — Дарнаэл подчинился, отступил, уступая место молодой ведьме и сестре того, на кого они возложили столь большие надежды.

Но Шэйран, казалось, уже ничего не слышал. Он только всматривался в кроваво-небесную пелену, но всё ещё не мог протянуть руку, чтобы наконец-то почувствовать ту силу, о которой ему столько лет говорили. По правде, его надо было бы остановить, но — некому.

Дарнаэл устало опустился на траву у дороги, запылившуюся почему-то, и покосился на девушек, что ещё не могли решиться, останавливать ли им Рэя или отступить в сторону.

— Не стоит, — наконец-то промолвил он. — Вы ему всё равно ничем не поможете. Вы ведь из этого мира.

— А Рэй? — в голосе Моники звенело возмущение. — Он такой же маг, как и я. Почему ж я не могу его остановить?

— Твоя магия дарована тебе как чары этого мира. Его же — кроется в этой бездне, — пожал плечами Дарнаэл. — Я б стоял точно так же у стены, будь во мне сейчас хоть капля былой силы. Но даже помочь ничем не могу.

— Это что же за боги, — Моника скрестила руки на груди, и карие, тёмные глаза сверкали раздражением и гневом, — что все свои долги спихнули на неопытного мальчишку? Решай, пока живой?

— Плохие боги, Моника, — хмыкнул Первый. — Магию на одного мальчишку, войну — на другого. Безответственные даже. Но, видишь, никакого матриархата. Всё мужчины да мужчины.

Шэйран не слышал. Он протянул руку, касаясь кровавой пелены, и зелёные ветви тонкими линиями изрезали невидимое стекло.

* * *

Это была его магия.

Впервые за долгое время. Впервые с того мига, как его вернул к жизни Дарнаэл Первый — и заставил задавать себе все эти отвратительные вопросы, что не дают покоя.

Теперь он понимал, почему так за свой дар цеплялась мать. Понимал, почему его отец раз за разом возвращался на войну, хватался за эфес шпаги, когда можно было позволить отступить за спины стражи и дать им выполнить свою работу, защитить правителя. Осознавал, почему раз за разом Первый твердил, что ему надо лишь однажды попробовать воспользоваться этим.

Потому что когда ты находишь что-то своё, сопротивляться этому невозможно. Невозможно сдержаться, не позволить захлестнуть войне, магии, этой настоящей твоей части захлестнуть с головой, чтобы больше никогда не отпустить.

Он чувствовал, как там, внутри источника, проливалась чужая кровь. Они могут умереть там, внутри, могут — снаружи, теперь Рэй знал, что это не имело значения. Хотя, конечно, в реальном мире их могли бы спасти.

Но где спасать, если и реального мира не будет?

Источник усмехался — у него не было лица, у него не было тела, только кровавая синева вокруг, но Рэй знал, чувствовал эту магию. Вот почему Моника — и все остальные вместе с нею, — повторяли раз за разом, что волшебство — это не его. Их чары были для него серыми и бесцветными. Бесполезными. Он мог вытаскивать свои силы откуда-то из глубин, умел поддаваться и поступать так, как было надо, но дар обращался во всего лишь средство для сопротивления. Он не дышал этим, не мог колдовать так же легко, как и делать в очередной раз вдох и выдох.

А эта сила была его воздухом. Преисполненная чистой ненавистью и болью, сотворившая все миры до этого и их, последний. И она позволила ему ступить в эту пучину, почувствовать себя своим, настоящим.