Заклятые враги

— Кто ты? — стражник взвесил в руке свой меч. — И почему рвёшься в замок на ночь глядя?

— Я ведь уже в замке.

— Тогда покажи лицо, путник. Чужакам во дворце не место.

Дарнаэл коснулся кончиками пальцев ткани своего плаща — даже не думал, что вновь набросил его, пока шагал по этим коридорам. Или ещё на улице, может быть, пытаясь тенью проскользнуть мимо стражи?

Скользнул по застёжке — и тонкая ткань, для крестьянина стоившая бы целое состояние, равно как и для стражи, стоявшей перед ним, тоже, медленно сползла с его плеч.

Шпага сверкала странными пламенными языками при свете факелов. Стражники сначала покосились на неё, словно считая, что основная опасность — в оружии, ещё не орошенном кровью, — и только после посмотрели ему в глаза.

Наверное, ему было бы уместно заколдовать их. Обратить в камень или пепел, заставить равнодушно отступить или, может быть, просто, неожиданно сделать выпад и перерезать горло, безо всяких чар. Но так не умирают, так подло пробираются к своей цели; Дарнаэлу не хотелось играть в выживание. Он привык выступать чёрными фигурами за жизнь. Всё — или ничего; когда-то королю Элвьенты везло.

Может быть, наступила чёрная полоса.

Он шагнул им навстречу, и стражники не смогли заставить себя спокойно сомкнуть мечи пред ним. Боялись? Не бросились в рассыпную, но осторожно отступили, словно от неизвестного, боясь растаять. Трусость — это ведь Торресса! Кого он жалеет! Жалкий народ, утонувший в собственных желаниях? Он имел бы право перерезать весь этот дворец за то, что они посмели на него напасть. Но воин — не убийца. Воин — это благородное оправдание.

Дверь распахнулась от одного короткого толчка, и только тогда они одумались. Дворец без засовов, ненадёжный, напасть — и осыплется пеплом от одного только удара вражеской армии. Армии, которой у него сейчас не было.

Удивительное совпадение.

— Он один! — будто оживление в чужом голосе, и Дарнаэл не остановился, упрямо шагая вперёд. — Да чего же ты стоишь! Он один! Без армии!

Он обернулся — стражник стоял с луком — где только успел взять? Или у него он был? Целился — прямо в сердце, ведь противник без щита, без защиты, без доспехов.

— А сразиться? — Дарнаэл отбросил шпагу в сторону, раскинул руки, словно ожидая выстрела. — Страшно?

— Какой ненормальный сразится с элвьентским монстром? — руки его дрожали. Не юный, не добрый, трусость — вот она, Торресса. Будто бы в Элвьенте не так.

— Стреляй, — с мягкой улыбкой ответил Дарнаэл. — С каждым моим словом ты думаешь, что уже пора, верно? Что если я вдруг начну давить тебе на жалость, — он опустил руки, — то ты посмеешь оступиться и пропустить выпад монстра. Правда? Ты боишься, что проиграешь в честном бою, что вас — десять на одного, и то мало. А ещё, — он улыбнулся широко-широко, — ты знаешь, что в этом коридоре за дверью ещё пятеро или шестеро, и они успеют перерезать мне горло до того, как я сделаю хотя бы шаг, верно?

Лучник не ответил. Королям вообще не отвечают, их режут — будто бы свиней. Но короткая вспышка, будто бы взрыв — и лук раскололся на две части, а плечо обожгло болью и кровью.

Дарнаэл обернулся, с неожиданной яростью одним взмахом перерезая противнику горло; брызнула кровь, растекаясь тонким слоем по лезвию кинжала, и он вдохнул привычно медный запах, с невообразимым равнодушием принимая очередное убийство, на которое не должен был бы идти.

Ему не надо было смотреть, чтобы знать: тот, за его спиной, опускается медленно на колени, зажимая больную руку. Касается окровавленной в неверии шеи. Не понимает, что случилось, почему так жжёт — ни лезвия нигде, ничего.

Иногда так хорошо, когда страны не слишком развиты, правда, король?

Это не было честным боем. Они нападали со спины и пытались убить, Дарнаэл оказался слишком сильным для тех четверых, что осталось. Для тех троих. Двоих. Одного.

Он не помнил — как и когда, только видел кинжал, по лезвию которого стекала кровь, видел чужой меч — в своих руках, удивительно, верно? И вдыхал тяжёлый воздух, пропитанный кровью, зная об испуганном взгляде за спиной, об опущенном оружии и сломленных луках. О том, что, прежде чем они догадаются, как лечить, один из стражников истечёт кровью. Как близко к сердцу левая рука, державшая лук! Как испуган второй, что бросает оружие и тоже падает на колени, глядит на него, будто бы прося помилование!

Дарнаэл и взгляда на них не бросил. Он просто чувствовал; рождённый для боя знает, что происходит с его противниками. Как давно они мертвы или как скоро отправятся к своим богам — к Первому, к Эрри, да хоть в самую бездну!

Последний отшатнулся. Рухнул на спину — и тоже застыл с молящим, смешанным с дикой ненавистью, взглядом. За спиной — звериная покорность, впереди — человеческая подлость, спрятавшаяся в глубине расширившегося зрачка.

— Я безору… — он не договорил — Дарнаэл с силой вогнал меч в сердце, будто перехватывая последний глоток его жизни. — С-собака…

— Царская, — мужчина вырвал своё оружие и наконец-то посмотрел на того, что прежде стоял у второй двери, дрожащего, не способного и лук взять в руки. — Похоронишь.