Заклятый друг (СИ)

— Серьёзно тебе говорю. Передовик производства. Ветеран труда. И я, между прочим, когда был маленький, ездил к ней в деревню и как это обычно принято, прошёл мастер-класс.

— Заткнись, Арский.

— Где ты ещё найдёшь в городе айтишника, который умеет доить корову?

— Я убью тебя. Убью при первой возможности.

— Ты, видимо, уже начала репетировать. Пытаешься расстрелять меня грудным молоком.

Я смотрю на него сквозь слёзы и вижу, как он вытирает глаз.

Его руки становятся смелее.

А молоко уже пропитало полотенце, и сочится из него, щекоча мои бока.

Почему ощущения от прикосновений Макса так непохожи на другие? На прикосновения врачей. На мои собственные. Ведь такие же механические.

Он помогает мне умереть, чтобы я перестала страдать.

Он даёт мне смертельное лекарство.

Я пробую на вкус этот яд. И ничего слаще в жизни на язык не попадало. Хочется выпить всю бутыль. Высосать со стеночек. И возродиться после смерти только для того, чтобы снова умереть таким же способом.

Принимаю эту мысль как данность — сейчас, в эту минуту мне настолько физически хорошо от того, что он делает со мной.

— Уже не больно? — его тихий голос подкрадывается к самому сердцу.

Лучше бы я получила от него пощёчину. Чем этот осторожный, взволнованный тон.

— Нет.

— Я не знаю, достаточно ли. Как ты ощущаешь?

Я молча смотрю на него.

Когда это закончится? Когда он перестанет влиять на меня?

Теперь мне хочется, чтобы его пальцы вернулись ко мне.

Проникли под кожу, воткнулись в моё тело как в топлёное масло, подцепили, защипнули и вытащили из меня всё то, что отвечает за реакцию на Макса Арского. Жила за жилой, рецептор за рецептором. Все эти дырявые водоросли, от которых смердит податливостью.

— Даша.

— Я хочу, чтобы ты ушёл.

— Ты знаешь, что на время Олимпийских игр прекращались все войны?

— Ааа!

Живот сводит судорогой. Его пальцы держат вторую грудь и беспощадно надавливают.

Я пытаюсь повернуться.

— Нет-нет-нет, — удерживает меня. — Конечно знаешь. Ты же пацифист. И вообще очень умная и начитанная девочка. А ещё у тебя отличное воображение. Постарайся представить, что у нас на пару минут Олимпиада. А когда всё кончится, ты можешь снова ненавидеть меня.

— Я не переставала ни на секунду!

— И я этого заслуживаю. Если хочешь, я остановлюсь. И ты закончишь сама.

Сжимаю челюсти от ярости и боли.

— Но я должен буду убедиться, что ты справилась. Я хочу, чтобы ты была здорова.

Внезапно становится легко, и я расслабляюсь.

Молоко пошло хорошо.

Я чувствую, как оно свободно льётся из груди.

Пока его руки осторожно мнут меня.

Я лежу на мокрой простыне.

И испытываю чувство облегчения.

Словно я долго терпела, а теперь описалась.

Стыдно и хорошо одновременно.

Умиротворение пройдёт. А вот стыд останется со мной навсегда.

Я проклинаю себя за то, что мякну под его руками. Никогда себе этого не прощу.

Ко мне уже вернулись силы. Я смогла бы доделать сама.

Но я не хочу, чтобы он останавливался.

Просто позволить себе забыть обо всём на свете и ощущать. Ощущать, как мне хорошо.

Он убирает руки.

Осторожно прикрывает меня одеялом до самого подбородка.

— Теперь я вызову врача.

— Не надо.

— Я всего лишь информирую.

— Никого не хочу видеть.

— Больше никогда так не делай.

— Да уйди уже наконец!

Он замолкает. И просто долго смотрит на меня стоя у кровати.

— Уже нельзя всё исправить? — становится дурно от его вопроса. — Я имею в виду…нет никаких физических препятствий к тому, чтобы ты кормила Ваню без всех этих бутылочек. Простым, естественным путём. Хотя бы месяц-два, а? Если хочешь, я буду давать тебе больше денег. Чтобы ты могла больше времени уделять Ваньке, и поменьше работе. Согласна?

— Конечно я соглашусь, Макс. Ведь я продажная тварь.

— Прекрати, Соболева. Ты ведь любишь Ваню.

— А ты? Извини, странный вопрос. Когда я смотрела видео от Татьяны Георгиевны, на которых ты с ним возишься…начинала ненавидеть тебя и за то, что ты нежнее относишься к нему, чем я.

— Мне всё равно, кто его отец. Мне важно, что ты — его мама.

Я вдруг отчётливо понимаю, что Макс хотел этим сказать. И пугающе живо, вся, откликаюсь. Неозвученное продолжение тёплым эфирным маслом обливает моё сердце.

— Это правда, что ты предлагал Серёже деньги? В обмен на меня?

Зачем я это спросила? Я ведь знаю его. Я знаю Макса.

Один его поступок перечеркнул будущее, но не прошлое.

Я никогда и никого так не чувствовала, как его.

Макс молчит.

Но не потому, что не знает, как оправдать себя.

Нет. Он этого не делал.

А вот Серёжа не просто соврал.

Он сам это Максу предложил.

Арский не хочет очернять память моего «погибшего» жениха, и это благородство меня убивает.

— Серёжа жив. Это всё было враньё. Представление. Он мне так отомстить хотел. Приходил сегодня. И я впустила его.

Но вместо удивления или злости я вижу в его лице облегчение.

— Спасибо, что не скрыла. Это он назвал тебя продажной тварью, теперь я понял, почему ты так сказала. Он ведь не знает, как всё было на самом деле, да?

Я отворачиваюсь, ложусь на бок, тусклый свет из окна убаюкивает, принуждает закрыть глаза.

— Ты рад, что у нас с ним всё кончено?