Заклятый друг (СИ)

— Я буду очень тебе признателен, если ты подождёшь с романами до нашего развода. Твой сын когда-нибудь вырастет. Думаешь, ему будет приятно узнать про адюльтеры своей матери? А этот журналист сможет описать их в самых пикантных подробностях, я читал его тексты. Он очень талантлив.

Хотелось бы сказать, что изменять мне не только не с кем, но и некому, но настолько плохо, что просто…

Я передвигаю голову, и отчётливо ощущаю какая мокрая подушка там, где была моя щека, и какая режуще-сухая там, куда я только приложилась.

— Даша.

— Ммм…

Я мычала, или пыталась назвать его по имени.

— У тебя что-то болит?

Господи, я не хочу умирать.

Пытаюсь подтянуть к животу ноги, но они не слушаются.

…две ледяные культи под белыми простынями.

…мокро потому, что они тают.

…пропитают простыни, и белый станет прозрачным.

— Температура?

Звучит как приговор.

Он ставит мне клеймо на лбу.

Господи, его ладонь как у мертвеца.

Прожигает своим холодом мою кожу.

— Я сейчас. Потерпи.

Не хочу терпеть.

Мне снова больно из-за тебя.

Макс Арский.

Ты разбил мою жизнь.

На до и после.

До тебя была пустота.

И после того, что ты сделал, осталась пустота.

Но пока мы были вместе…

— Тихо, тихо. Вот так.

Господи, как же я была счастлива. Когда у меня появился ты.

Я бы всё равно тосковала по тебе. Это отравляло бы мою жизнь. Даже если вернуть всё назад. И избежать того, что случилось.

Ты и Марина. Я и Серёжа. Всё равно. Я бы тосковала по тебе.

— Ты должна проглотить. Будет горько.

Я так тосковала по тебе ещё когда ты в последний раз обнимал меня. Обнимал как друг.

Лучше бы я никогда тебя не встречала.

Это того стоило.

Но лучше бы я никогда тебя не встречала.

Ваня. Ванечка.

А как же мой сын?

Нет. Стоило.

Это того стоило.

— Мне кажется, ей нужно помочь сцедиться.

— Ты сможешь?

— Я никогда этого не делала. Смотрите… Да, грудь набухла как сильно. Может, из-за этого как раз температура.

Чужие прикосновения. Неприятные. Механические.

— Уберите от меня руки.

— Вашей жене будет приятнее, если это Вы сделаете, Максимилиан Александрович.

Я никому не отдам Ванечку.

Я люблю его так сильно. Никак не могу сказать этого. Боюсь в это верить. Не должна в этом признаваться.

Никому. И себе.

Как мне замолчать? Никому не рассказывать всю правду.

— Даша. Даша, ты должна попробовать сцедиться.

— У вас есть молокоотсос?

— Я не буду кормить.

Ври. Ври, Соболева.

— Я хочу освободиться от этого. Этой связи.

— У неё бред.

— Мила, иди к ребёнку. Я попробую сам.

— Даша. Слушай меня.

— Ваня — только мой. Я не оставлю его тебе. Не трогай меня. Пусть оно исчезнет.

Меня приподнимают. Освобождают от обруча бюстгалтера.

Грудь становится невыносимо тяжёлой.

Холодно.

Я никогда не хотела, чтобы он видел меня голой.

Укол его пальцев в мою грудь.

— Господи, Соболева. Зачем ты так сделала?

— Ненавижу тебя.

Где-то в стороне полилась вода.

— Арский. Не уходи. Не смей сбегать. Трус…

Влага на мне. Приятно холодит соски.

Противный женский голос из айфона бормочет в мои рёбра последовательность действий при сцеживании молока.

— Да заткнись уже, покажи, что делать, — голос Макса становится почти таким же сердитым, как когда он только вошёл в эту комнату. — Это я не тебе, Соболева. Перематывайся, ну же.

Я кошусь на говорящий айфон в его руках.

— Макс.

— Тсс.

— Даже не думай…

34. Даша

Он сдвигает мокрое полотенце на мой голый живот.

Его колено упирается мне в бок.

Я его пальцы даже сквозь мутный воздух вижу. Они бледно-красные.

Его бледно-красные пальцы на моей груди.

Они как кровь на снегу.

Я замерзаю заживо от его прикосновений.

От беспомощности хочется разрыдаться. Получается только жалобно проскулить.

Закатываю глаза, и в зеркальном круге люстры вижу своё лицо. Оно меня не слушается. Превращается в самостоятельную субстанцию из кожи, впадин и выпуклостей. Дикий замес стыда, ненависти и боли.

От себя отвернусь.

На него смотреть буду.

Я его взглядом изотру в порошок.

Он молчит. Его ресницы дрожат.

Приподнимает грудь ладонью снизу. Очень аккуратно. В его руке она становится невесома.

Прикладывает указательный палец к ареоле. Чуть надавливает.

— А!

— Прости. Потерпи.

Я ощущаю, как наружу выталкивается молоко. На рёбра стекает струя. Горячая и скудная.

— Мне больно.

— Сейчас станет полегче.

— Больно!

Он сдавливает меня. Собирает меня в свою ладонь как маленький шёлковый платочек. Всю меня в свою руку затягивает.

Язык скручивается в хоботок. Прилипает к нёбу.

— Сейчас, Даша. Сейчас пройдёт.

От его шёпота стискивает виски.

В нём столько страха, что мне хочется пожалеть этого человека. В нём столько нежности, что хочется благодарить его.

Я вдыхаю.

Глухота проходит.

Боль отступает.

Хорошо.

Спасибо.

Хорошо.

— Тебе ещё повезло, Даша. Попала в хорошие руки. У меня ведь самая подходящая наследственность для этого дела. Ты знаешь, что моя бабушка по маминой линии была передовой дояркой?

Я перестаю дышать на несколько секунд…а потом моё тело вздрагивает от судороги хохота.

Смеюсь так, как не смеялась очень давно.

Этот смех нездоровый, конечно. Но я настолько отвлекаюсь на попытки унять его и начать нормально дышать, что забываю ненадолго про абсурдность происходящего.