– Это верно, юный боярин, – согласился Михаил Иванович и снова наполнил кубки. – А теперь сказывай, откуда ты про хитрость сию прознал? Про гуляй-город, про то, как в деле его использовать разумнее выйдет, про пищали, без коих хитрость эта вся, мыслю, совсем никчемной будет? Только не сказывай, что сам все как-то вечерком придумал. Такое зараз не придумывается. Чтобы так все вместе слитно организовать, увязать с оружием иным, с конницей – это немалый опыт иметь надобно…
Что мог ответить ему Андрей? Посоветовать воспользоваться Интернетом, где все вопросы тактики и стратегии разных видов войск в разные времена обсасывалось многократно самыми разными специалистами и любителями? Почитать военно-исторические книги, где так же не раз анализировалось, кто, когда и как правильно действовал, а кто – нет. В этом мире, кроме Плиния Старшего да Плутарха, никто и ничего, похоже, не читал. Не считая псалтыря, естественно.
– Большей частью случайно получилось, – пожал плечами Зверев. – Я же ведь избы хотел сделать, а не просто щиты. Ну а потом хорошенько обдумал, что получилось, как использовать можно.
– Случайно, сказываешь? – Князь хмыкнул. – Что же, случайно и впрямь немало поразительного по Божьему попущению случается. Тут главное не откреститься, а заметить подсказку, что ангелы-хранители посылают. Ты чего?
Звереву опять померещился совсем рядом тихий женский смешок. Неужто кикиморы в доме княжеском балуют?[21 – Вопреки знаменитой песне В. Высоцкого, кикиморы живут не на болотах, а в домах. Это такие малютки-невидимки женского пола, которые современные экстрасенсы вполне могут принять за полтергейст.] Вот он и насторожился.
– Да вот думаю, курагу лучше взять или сливу?
– Сливу, конечно. Кураги и зимой наешься…
Себе Воротынский выбрал наливное яблоко и так смачно, брызнув в стороны соком, впился в его глянцевый бок, что у Андрея даже слюнки потекли. А хозяин снова поднял кубок:
– Давай еще раз за тебя, боярин юный и разумный не по годам. Далеко пойдешь, Андрей Лисьин, коли не отравят.
– Я постараюсь, – благодарно кивнул Зверев. В голове уже шумело, хотелось сотворить что-нибудь великое и радостное, соответствующее событию. Но ничего подходящего в голову не приходило.
– Бердыш свой ты тоже долгими размышлениями придумал? – ласково поинтересовался Воротынский. – Сковали мне по памяти десяток таких для холопов, поигрался я ими. И впрямь штука ладная, удобная. И как саблей рубить можно, и как рогатиной колоть, и как ножом резаться, и как щитом прикрываться. Кабы не столь велик получался, истинно заместо сабли бы носил! Сказывай, как додумался до штуки такой?
– Не додумался, – честно признался Зверев. – Мне чужой славы не надо. Гуляй-город я выдумал, а бердыш уже готовым увидел и опосля у кузнеца истребовал.
– Вот как? И где же ты такое диво дивное углядел?
– Я? – Зверев поперхнулся, сообразив, что спьяну сболтнул лишнего. – Где увидел?
– Да.
– Я… Я бы рассказал, княже, да ведь не поверишь. Истинно не поверишь.
– Отчего же, – развел руками Михаил Иванович. – Штука ладная, сам в руке держал и в деле увидел. Как же не поверить?
– В общем, далеко это место… И не описать, где.
– Умеешь любопытство разжечь, боярин, – бросил хозяин на край блюда огрызок яблока. – Теперь не отстану точно. Ну сказывай, не томи. Что за место такое тайное, как попал туда?
Зверев задержал дыхание, все еще колеблясь с ответом, а потом решительно выдохнул:
– Во сне!
– Где?! – Воротынский оглушительно захохотал. – Где-где? Вот уж воистину, место далекое, неведомое. Ох, потешил! Да, воистину… А ты знаешь верю, верю. Я как-то, помнится, со Змеем-Горынычем сразился. О четырех головах! Три срубил, а одна никак не давалась. Пока бился, она сперва подо мной коня сожрала, потом голову мне откусила. Потом огнем обожгла – одежа вся на мне сгорела, поддоспешник, епанча. Одна кольчуга осталась панцирного плетения. И царапалась, так царапалась… Но я потом извернулся, в глаз ему совню воткнул.
– Как же ты без головы-то, княже? – не понял Андрей.
– Так сказывал же тебе, боярин, – опять захохотав, хлопнул гостя по плечу Михаил Иванович, – во сне сие было, во сне. Так и не победил я гада того. Совню[22 – Совня – если кратко, то это широкий тяжелый меч, насаженный на копейное древко.] в глаз сунул – и проснулся. А совней после того сна долго, ох, долго баловался. Ладная штука в горячей сече. – Хозяин поднялся, отошел к окну, распахнул створки: – Душно что-то ныне. Как бы грозы не случилось.
В светелку тут же ворвался звонкий девичий смех. Андрей поднялся, подошел к князю, выглянул наружу. Внизу, в небольшом скверике, отгороженном от прочего двора махиной дворца, качались на качелях две девицы в легких ситцевых сарафанах. Еще несколько девочек, девушек и женщин стояли под деревьями: вдоль частокола росли яблони и вишни, ближе к дому – две сливы, покрытые множеством темных спелых плодов. На окружающих качели двух полукруглых газонах красовались крупные ромашки, гладиолусы и пышные разноцветные гвоздики.