Заклинатель

— Ничего, сынок, — плеснул ему вина боярин Лисьин. — Зато твои дети будут урожденными князьями Сакульскими. И место им будет во-он там, во главе самого первого стола. Дай только срок.

После появления на московском троне царя вместо великого князя столица гудела три дня. На улицу выкатывались бочки с пивом и дешевым немецким вином, во многих дворах накрывали столы и допускали к ним всех желающих, а то и выносили угощение на улицу — и тут случайного прохожего уже вовсе не пропускали, покуда не выпьет корца пива и не съест пары пряженцев. Колокола на всех соборах звенели круглые сутки. По улицам ходили наряды слободского ополчения, подбирали с земли упившихся до бесчувствия людей и заносили их в ближайшие дома — чтобы не замерзли. На всех перекрестках, где не было церквей, плясали и пели скоморохи, играли гусляры, давали представление ручные медведи. На четвертый и пятый день жизни в столице тоже, почитай, не было. Город потихоньку приходил в себя. Лишь к шестому дню все наконец-то вернулось в привычное русло. Лавки — торговали, слободские ремесленники — работали, ворота дворов — закрылись, и оголодавшие юродивые более не могли выпросить там ни крошки хлеба.

Опять протопились бани московского кремля. И день за днем начало уменьшаться число шатров на дворе у Ивана Кошкина. Большинство бояр отъезжали вместе со своими родственницами, а потому в доме стремительно освобождались комнаты, светелки и горницы. Последние пять юрт были убраны просто потому, что невест хозяин перевел под крышу, отведя им правое крыло дома. Наступило некоторое затишье: как обмолвился во время ужина боярин Кошкин, государь отправился молиться Господу о вразумлении в Андроников монастырь. Но дней через пять еще не выбывших из «конкурса» красавиц опять пригласили помыться. Поговаривали, что на сей раз государь подолгу беседовал с каждой из невест — но Зверева при том не было, да и интереса особого к чужим делам у него не имелось.

Минуло еще четыре дня — и вдруг вечером, когда бояре привычно собрались за братчиной, Иван Кошкин вышел на середину зала перед столом, упал на колени, широко перекрестился и громко провозгласил:

— Богом вам клянусь, други, не по моей хитрости, не по моему попущению али обману сие случилося. Ничем я не старался, сильно не выделял. Сами знаете, всех вас сзывал на то честно, не я — государь выглядывал, избирал, волю свою объявлял. Не моя, во всем его воля! И вас, клянусь, никак не забуду, завсегда другом для вас останусь, завсегда двери мои для вас открыты будут… — Боярин снова осенил себя знамением и так стукнулся лбом в пол, что тафья слетела с гладко бритой головы и упала на мореные сосновые половицы.

— Да что случилось-то, Ваня? — повскакивали со своих мест гости. — Друже, ты чего?

— Племянницу мою государь в невесты свои избрал. Дочь сестры моей вдовой и окольничего Романа Юрьевича, сиротинушку нашу, скромницу Анастасию, и уже день венчания назначил, на день святых Симеона и Анны.[32] Настя моя, бояре, царицей станет! Настюшка!

— У-у-у-у, боярин, ты попал, — первым нашелся, что ответить, Андрей. — С тебя, как с виноватого, и угощение. Поздравляю. Чего молчите? Долгих лет царице будущей Анастасии! И детей, главное, побольше…

После этого и остальные начали наперебой поздравлять нового царского родственника, дружно осушили братчину. Тогда хозяин наполнил ее терпкой французской мальвазией — ее опять осушили, налили и пустили по кругу в третий раз. Кошкин приказал ключнику отпереть погреба и тащить на стол все, что там есть, да и в людской напоить и накормить всех до отвала. Холопы повеселели, быстро расчистили стол, заставили его новыми яствами, братчину снова наполнили вином до краев…

…В общем, проснулся Андрей под скамейкой. Единственным утешением служило то, что точно такую же постель избрали для себя почти все бояре, что сошлись вчера в праздничном пиру.

* * *

Зверев ни в торжествах, ни в их подготовке не участвовал. Он сразу понял, что в любом случае тот, кто носит фамилию Лисьин, останется где-то в самых дальних, задних рядах что на пиру, что в храме на венчании, что в торжественной процессии. Ни сам ничего не увидишь, ни себя не покажешь. Так какой смысл толкаться? Пересказы он получит и так, не выходя из дома.

То есть из дома он, конечно, выходил. Но в Кремль не ездил. Благодаря отъезду части гостей Кошкин вернул на освободившиеся места коней и холопов своих великолукских друзей — а потому Андрей ранним, ранним утром поднимался в седло и мчался за город, в заснеженные поля Подмосковья, исчерченные цепочками лисьих и заячьих следов, к наводненным зверьем и птицами лесам. По вечерам он возвращался веселый и довольный, привозя то нескольких сбитых на скаку кистенем зайцев, то сраженного стрелой глухаря, то косулю, а то и кабанчика. Лис, барсуков, белок да колонков он не брал. Есть в них нечего, а снимать шкуру Зверев пока еще не научился.