Заклинатель кисти [СИ]

— Ну, чего встал? — поинтересовался выждавший немного Уджа, затем гаденько улыбнулся. — Не собираюсь я предаваться с тобой тому, о чем подумал.

— Я!.. я ни о чем не подумал! — зардевшись, воскликнул я.

Хозяин рассмеялся.

— У тебя все прекрасно на лице написано, заклинатель… Ну же, залезай. А то вода остынет, и будет уже совсем неинтересно, — Уджа продолжал улыбаться, однако на его лицо легла совсем недружелюбная тень, совсем как вчера при случае с запропастившимся работником.

Дабы не гневить лишний раз хозяина заведения, я поспешно скинул халат и набедренную повязку прямо на пол и забрался в ванну, за спину подавшегося вперед мужчины.

— Держи, — он протянул мне через плечо намыленную мочалку. Стоит признать, спина у господина Уджа что надо — большая, крепкая, а несколько небольших шрамов сильнее красят… Помедлив, я принялся намыливать ее. — Да, вот так, хорошо. А теперь сказочка о Дауме. Пару-тройку столетий назад жил-был на свете заклинатель кисти по имени Даум. Слыл он искусным мастером, которому не было равных. Однако с великим умением ему была дарована не менее великая гордость. Даум терпеть не мог, когда кто-либо выказывал успехи, большие, чем выказывал он сам. Как-то раз в деревне, где жил Даум, случилось необычайное событие: вернувшийся рыбак вдруг начал восторженно рассказывать историю о том, как ему повстречалась русалка. Красивая, ласковая, готовая исполнить любое желание того, кто придется ей по душе. Однако желание она могла исполнить только одно.

«Чего же ты пожелал?» — принялись спрашивать его деревенские.

«Как чего! — улыбнулся рыбак. — Семейного счастья да благополучия. Чтоб никто не хворал и не горевал».

Некоторый люд одобрил желание рыбака, другой же — посмеялся, недовольно охнул или сокрушенно покачал головой. Среди собравшихся был и Даум, которого очень восхитила и одновременно возмутила история рыбака, ибо пожелал заклинатель кисти единолично обладать таким подарком судьбы.

Явился он вечером к морю, вошел в воду по щиколотки и воззвал к русалке, выпытав заранее ее имя у рыбака, ибо, как известно, отзываются эти создания либо на зов своего имени, либо по собственной никому неясной кроме них самих прихоти. Вдруг появилась та из воды и подплыла ближе. Красотой дева эта оказалась прекраснее самой красивой человеческой женщины, жившей тогда в восточных землях, а, может, и всем мире. Завидев ее, Даум потерял дар речи.

«Зачем призвал ты меня? — спросила она, и голос русалки был подобен шуму прибоя. — Откуда тебе ведомо мое имя?»

Рассказал ей заклинатель кисти, что узнал его от рыбака, и заявил, что так же желает исполнения одного желания. Рассмеялась на это русалка да сказала:

«Нам, народу морскому, неведомы приказы да настояния: мы живем просто и свободно, подчиняясь лишь собственным прихотям. Отчего же решил ты, что я захочу исполнить твое желание, каким бы оно ни было? Противен ты мне, некрасивый человек. Ступай домой, покуда я не утащила тебя на дно морское», — и затем уплыла, оставив Даума ни с чем.

Разозлился заклинатель кисти ни на шутку и пожелал проучить русалку. Воротившись домой, сотворил он при помощи кисти и бумаги такие сильные и страшные заклинания, какие никому еще не удавалось воплотить в жизнь ни до него, ни после. Сделал он себя навечно самым прекраснейшим из человеческих мужчин, явился утром снова к морю и воззвал к русалке. Приплыла та снова да поразилась увиденному, влюбившись в Даума с первого взгляда. Принялась она затем одаривать его ласковыми и полными любви словами, обещая исполнить любую прихоть, любое желание — и не одно, а превеликое множество. Однако Даум, чье сердце сжирали подлость да гадкий восторг, влюбил в себя красавицу, наобещал ей всякого прекрасного да затем бессердечно бросил. Не выдержав горя, бедняжка бросилась на скалы и погибла.

Сестры русалки так громко и горестно оплакивали ее, что услышала их стенания богиня Даида да решила выяснить, что произошло. Рассказали ей девы, и пришла она в ярость. Явилась к Дауму, схватила его и швырнула в море, наслав страшное проклятье, обратившее его русалом и заставившее позабыть себя, родные края и даже язык, впитанный с материнским молоком. Так некогда гордый и великий заклинатель плавает, небось, до сих пор в морях, не помня ни себя, ни тем более той, кого обрек на страшную смерть.

Господин Уджа помедлил.

— Ну, что думаешь?..