Заклинатель змей

Рязанцев прошел в гостиную, удивляясь строгому порядку, царившему в доме, хозяин которого умер два месяца тому назад. На голубой плюшевой мебели белели чехлы, на круглом столе пред диваном были аккуратно разложены альбомы в желтых и коричневых сафьяновых переплетах, со стен из позолоченных рам старых портретов смотрели старики в военных мундирах с лентами через плечо и дамы в голубых платьях.

Пятна солнца сияли на паркете у широкой стеклянной двери, выходившей на балкон, столбики которого были перевиты цепким зеленым плющом и диким виноградом. В спальне на широкой кровати белели горы подушек, на ночном столике стояли графин с водою, стакан и свеча в серебряном подсвечнике.

В библиотеке Рязанцев нашел много книг, наваленных беспорядочными грудами на полках четырех шкафов со стеклянными дверцами, в углу — кучу пожелтевших от времени газет. В кабинете на зеленом сукне письменного стола были разложены бумаги, блокноты и стоял серебряный письменный прибор. На одной из стен висели несколько охотничьих ружей разных систем, оленьи рога и патронташ.

Рязанцев снял шинель, фуражку, отстегнул шашку, бросил все на кожаный диван у стены и осмотрелся. Заметив завешенную темной портьерой дверь, он спросил:

— А что это за дверь?

Следивший за ним приказчик замялся.

— Не могу знать, ваше благородие, — ответил он наконец, — покойный барин, ваш дядюшка, никогда не открывал.

Надо полагать, комната там какая-нибудь.

Рязанцев сел в кресло у письменного стола и закурил папироску. После двух суток езды в вагоне и трехчасовой тряски в экипаже он чувствовал себя разбитым, но новизна положения и обстановка взвинчивали нервы и спать ему не хотелось.

— Вот что, голубчик, пришли мне молока да хлеба. А завтра мы с вами осмотрим постройки и съездим в поле, — сказал он неподвижно стоявшему пред ним приказчику.

— Слушаю, ваше благородие… А вы не забоитесь здесь одни? Может, прислать вам кого?

— Нет, не надо, — нетерпеливо ответил Рязанцев, — можете идти!

— Счастливо оставаться! — поклонился приказчик и вышел, стуча толстыми подошвами смазных сапог.

Это неожиданное наследство от старого чудака-дяди выбило Рязанцева из колеи, заставило на неопределенное время распрощаться с прелестями городской жизни.

Товарищи по полку были уверены, что он выйдет в запас. Еще бы! около тысячи десятин земли, хорошая усадьба; есть где похозяйничать.

Продавать землю Рязанцев не хотел: подъезжая к усадьбе, он уже успел окинуть хозяйским взглядом цепь каменных амбаров, просторный скотный двор, старый фруктовый сад, крытый зеленым железом дом с высоким балконом, светлую гладь пруда с посеревшей от дождей купальней, — и в нем проснулся инстинкт собственника.

Неожиданно ему припомнилось толстое, сонное лицо приказчика с маленькими плутоватыми глазами, и он усмехнулся.

«Этого гуся лапчатого прогоню к черту. Спит, вероятно, каналья, двенадцать часов в сутки и воровать мастер. Посмотрим завтра, как он здесь хозяйничал. Найду знающего управляющего, тот хотя и будет воровать, да будет дело делать. А сам в полк. Буду получать доход с именья, что даст хорошую прибавку к жалованью, и дело с концом. А здесь можно умереть со скуки. Надоест служба, тогда посмотрим».

Размышления Разанцева были прерваны приходом женщины в синей кофте и красной юбке, поставившей прямо на сукно письменного стола черный узкий горшок с молоком, стакан и тарелку с несколькими ломтями черного хлеба.

— Ничего еще не нужно, барин? — спросила она.

— Ничего. Можете идти.

Рязанцев выпил залпом стакан молока, съел ломоть хлеба и закурил папиросу.

* * *

Наступили сумерки. Стерлись острые углы мебели и потонули в темноте два старых портрета, висевших рядом на стене. Рязанцев сидел неподвижно и курил папиросу за папиросой. В его воображении встал образ его дяди, высокого седобородого старика с пергаментным лицом и зеленоватыми глазами. Рязанцев видел его всего один раз, когда был юнкером. Дядюшка зашел к нему в училище, вызвал Рязанцева, посидел с ним несколько минут в приемной, стуча своими синими зубами, и, пристально всматриваясь в лицо племянника, пробормотал: «Вот ты какой! Молодец, молодец!» — подарил ему на прощанье сторублевую бумажку и удалился шаркающей походкой.

Рязанцев слышал, что дядя много путешествовал по Востоку, но ни одна вещь в доме не напоминала об экзотических странах. По дорог ямщик сообщил ему, что дядюшка в последнее время был «малость не в себе». Рязанцев вздрогнул, вспомнил острый взгляд зеленоватых глаз старика и его пергаментное лицо, зажег обе свечи на письменном столе и заходил по комнате, прислушиваясь к звуку собственных шагов и мягкому позвякиванию шпор. Затем он подошел к письменному столу и стал выдвигать ящики. Там лежали пачки пожелтевших писем, аккуратно перевязанные голубыми лентами, металлические пуговицы, револьверные патроны, несколько старинных серебряных монет, небольшой кинжал с костяной рукояткой в красных сафьяновых ножнах и большая связка ключей.