Заклинатель змей

— Большое зло накопилось в народе! — продолжал суровый Светозар. — Знаешь, в засуху: оброни в траву хоть искру малую, сразу вспыхнет вся степь. Так и тут — подвернулся случай. В позапрошлом году налетело с диких полей новое племя враждебное, кипчаки хана Шарукана, — на Руси их прозвали половчанами. На реке Альте пришельцы расколотили Князей Ярославичей, такого страху нагнали на них, что Святослав утек в Чернигов, Изяслав и Всеволод укрылись в Киеве. Бедный люд сбежался на сходку — вече, запросил у Изяслава коней, оружие, дабы отбиться от скопищ половецких. Изяслав отказал. То ли не захотел, боясь свой же народ, то ли негде было взять.

И сотворился бунт. Хотели убить Коснячка-воеводу, злодея, он убежал. На княжеском дворе устроили погром. Стефана, епископа Новгородского, гостившего в Киеве, удавили его же холопы.

— Епископ — вроде нашего муфтия? — определил Омар.

— Вроде.

— Удавить святого муфтия? — изумился Аман.

— А что? Поделом ему.

Толпа мятежных людей, поведал далее Светозар, напала на Киево-Печерский монастырь, чтоб захватить "в полатех церковных… имение их сокровена".

Он признался:

— Я вел тех людей. Ибо проведал путь в ризницу, хранилище богатств монастырских…

— Ограбить святую ханаку? — поразился Усман.

— Зачем ограбить? Вернуть свое. И дотла разорить гнездо проклятых истинных грабителей. Житья от них не стало.

— Как у нас, — отметил Али Джафар.

— Ну, было больше крику, чем проку. Постигла нас неудача, — поник головой Светозар. — Изяслав, бежав за рубеж, вернулся с войском Болеслава, польского царя, и учинил над нами расправу жестокую. Иных ослепил, иных — лишил живота. Мне удалось спастись. Попал я, после долгих мытарств, на Волгу, в славный Булгар, нанялся в охрану караванную — и вот уже здесь.

— А дальше?

— Назад мне путь заказан. Видно, так и буду бродить с караванами. Может, вернусь домой лет через десятьпятнадцать, когда забудется все.

Странно как-то стало у них на душе: будто земля широко раздвинулась и наполнилась гневными голосами. Мы, занятые всегда лишь собою, не знаем, что вот сейчас, сей миг, где-то далеко-далеко, в чужой стране, кипят те же страсти, что здесь, и люди, такие же, как мы, бьются за такой же кус хлеба.

— Похоже, у вас — все как у нас, — подвел черту Омар. — Одного у нас не может быть; князей гонять, монахов бить. Мы народ послушный, смирный, богобоязненный.

Али Джафар — с хитрецой:

— Не всегда мы были смирными! Богачи забывчивы. Народ все помнит. Мой дед — мир его праху — рассказывал: в Бухаре бедняки (давно это было) взбунтовались против царя, и помог им пришлый тюрк Абруй. Крепко досталось тогда ханам! Выкинули их вон из Согда. Но другой тюрк, степной правитель Кара-Чурин, подавил восстание. И был еще Муканна, вождь "людей в белых одеждах", который долго и храбро сражался против халифских войск. И не так уж давно, в Табаристане…

— А в Рометане, где селяне напали на Исмаила Самани? — подал несмелый голос Аман.

— У нас, в Самарканде, Исхак ибн Ахмед бунтовал, — тихо заметил Усман.

— И карматы возмущались, — напомнил Али Джафар. — Так что, как видишь, смелости нам не занимать.

— Ну, это когда происходило? Все в далеком прошлом, — уныло махнул рукою Омар.

— То, что хоть раз случилось в прошлом, говорил мой дед, — непременно повторится в будущем. Выпадет случай, опять подымем восстание, — прошептал Али Джафар, оглянувшись.

— Бунтуйте, бунтуйте, что толку? — пробормотал Омар, внезапно задумавшись.

Бунтовать — дело Али Джафара и этих троих. Дело Омара — помочь бедному люду своими знаниями.

Если всего час назад ему было тошно даже думать о работе, то сейчас у него в груди заныло, руки затвердели от желания скорее взяться за перо и бумагу. Ибо теперь работа приобрела смысл. Чем быстрее он закончит трактат, тем скорее наступит мир на многострадальной земле. Не станет путаницы в алгебре — не станет раздоров средь людей. Ясность — честность. За работу! Сейчас же за работу…

— Вот что! Я тоже изгой. Я куплю твою книгу. Сколько дирхемов тебе дать за нее?

— Считать дирхемами я не умею: у нас монеты не в ходу. Гривны у нас, бруски серебра. От них отрубают сколько нужно.

— Зато мы с Али Джафаром умеем считать дирхемами, — наскреб охоты пошутить Омар. — Мы с ним вместе книгу одну покупали.- (Али Джафар, покраснев, хохотнул). — Что ж, книга твоя старинная, редкая — даю за нее десять дирхемов. На, держи. Ты где ночуешь?

— В караван-сарае у Ходжентских ворот. Спросишь Хасана-Булгара.

— Хорошо. Я тебя найду. Будешь учить меня румийскому языку. Удобней бы здесь, но здесь я сам чужой.

— Разумею. Верно, придешь?

— Когда закончу трактат.

Пиши, любезный. Пиши свой трактат. Из калитки, ведущей во двор, на них глядел дворецкий Юнус.

С кумиром пей, Хаиям, и не тужи о том,
Что завтра встретишь смерть ты на пути своем!
Считай, что ты вчера уже простился с жизнью,
И нынче насладись любовью и вином.

Молодой змей ненасытен.