Заклинатель змей. Башня молчания

- Ну, когда это было! - вскричала жена пекаря, холодея при мысли, что добыча может ускользнуть от нее. - Было да минуло. Теперь он в опале. Омар человек пропащий. Поэт, одним словом. У него нет будущего. А сын мой - орел! Деловитый, хваткий. Высоко взлетит. Омар прогуляет все свое золото - и опять останется ни с чем, мой же Хаким привык беречь каждый фельс. Эль-Мирра будет за ним, как за каменной стеной.

- Вот именно! - съязвила Эль-Мирра. - То за теткой была, как за каменной стеной. С железной решеточкой наверху. Теперь у вас попаду за нее. Сиди и дрожи над каждым фельсом. Крыса твой сын, а не орел...

Ого! Девчонка-то зубаста.

- Ты при взрослых помалкивай! - осадила ее соседка. - Мы знаем кое-что... о жизни. В иных стенах, - отметила пекарша веско, - бывают проломы.

Эль-Мирра сразу потускнела. Неужто?.. Что теперь будет?

- Что скажешь, милая? - ухватилась пекарша за швею, не давая ей осмыслить намек.

- Не знаю, - тяжко вздохнула швея. Ее унылая, однообразная, как дешевая бязь, серая жизнь, состоящая нудного труда, скудной еды и усталого сна, нарушилась так внезапно, что она растерялась. - Пусть сама Эль-Мирра скажет, чего она хочет.

- Я выйду только за Омара.

Толстуха, жена пекаря, вернулась к вечеру с другой толстухой, женой имама квартальной мечети.

Нелегко ей было уговорить достойную женщину оставить прохладный, под густой шелковицей дворик. Тем более, что мечеть и жилье имама находились в другом, дальнем конце квартала. Изрядно упаришься в плотной чадре, пока доберешься сюда.

Одной стопкой лепешек дело не обошлось. Пришлось добавить еще две, и три десятка яиц, и пять дирхемов. И пообещать золотой динар.

Соблазнилась! Квартал-то бедный. Он - в той части Нишапура, где, в отличие от городского центра с его большими усадьбами, просторными садами, бассейнами, высокими медресе и мечетями, жуткая скученность и невзрачность. Где, как писал один арабский географ, «в людях... грубость, в их головах - легкомыслие; нет изящества и учтивости, нет красивых мечетей. Улицы захламлены, базары запущены. Бани грязные, лавки убогие, стены неровные.

В этой части города всегда случаются несчастья и водит с ней дружбу дороговизна. Мало фруктов и овощей, недостает деревьев для дров. Заработки трудные, средства к жизни - скудные.

Смуты жителей тревожат сердце, вражда среди них ранит грудь. Священнослужители вместе с ними погрязли в бедствиях и пороках. Когда эмир в отъезде, эта часть Нишапура приходит в расстроенное состояние. Простой народ, если крикнет и позовет кто-нибудь, сразу следует за ним; там дикие распри и скверные нравы».

Да, захудалый квартал. И выходное платье у жены имама такое, какое, скажем, жена купца Музафара постыдилась бы дома надеть...

Они, оттеснив хозяйку к стене, заполнили ничтожную каморку своими горячими телами и едким запахом пота.

Те же пыльные одеяла. Та же нечистая скатерть. Те же лепешки на ней, уже черствые. И миска с прокисшей сметаной, - пришлось разориться ради важных гостей. Не выходя за порог, терпишь убытки. Вся жизнь - убыток...

- Ведь Эль-Мирра сказала, - устало вздохнула швея, - что выйдет только за Омара. Я не враг своей племяннице. Может, ворчу, может, кричу, характер такой, - все равно у меня никого нет роднее. Он понравился ей.

«Шайтан вас носит, - негодовала она в душе. - На весь день сорвали мне работу».

- Он безбожник, - строго молвила хатун-бий - ученая женщина. Ученой она называлась по мужу-имаму, сама не умела ни читать, ни писать. Но память у нее была хорошей. Без этого не проживешь. - «И может быть, вы, - произнесла она нараспев стих из корана, - ненавидите что-нибудь, а оно для вас благо, и может быть, вы любите что-нибудь, а оно для вас зло, - поистине, аллах знает, а вы не знаете!» Омар Хайям - зло для вас, о сестра. Не к лицу честной мусульманке родниться с таким человеком. Да и не человек он вовсе! Он сам шайтан, язычник, поэт беспутный. Все женщины квартала перестанут с вами здороваться.

- Пусть, - пожала швея угловатыми плечами. - Что мне до них? Они и сейчас не визжат от радости, встретив меня.

- Да, но тогда будет хуже: у вас перестанут покупать халаты. И вы лишитесь верного куска хлеба, - на Омара надежда плоха. Он вертопрах.

- Мои халаты, - оскорбилась швея, - везде нарасхват, я умею их шить. Буду продавать на других базарах. Город велик.

- Вас вместе с беспутным зятем и неразумной племянницей выкинут вон из квартала. Придется искать другое жилье.

Швея понурилась. Да-а. Они могут все это. Община сурова.

Никого бы ей не нужно в зятья, кроме Омара. Уж такой он вежливый, добрый. Никогда бы ее не обидел, ни ее, ни Эль-Мирру. А то, что он язычник и прочее - бог с ним! Она и сама не была прилежной верующей. Что там будет, на том свете, и когда это будет, и будет ли? Швея взглянула темными глазами на свои костлявые руки, сплошь исколотые иглой. Не до молитв.

Но ведь эти - не отстанут...

- Ну, хорошо. - Она сделала шаг к отступлению. - Если я выдам Эль-Мирру за сына этой достойной женщины, меня оставят в покое?