Заклинатель

Как человек, не склонный к мистицизму, мистер Гофридус согласился с Пином. Он даже отчасти посочувствовал мальчику — ведь его одурманили какой-то отравой, а доказательств тому, будто Сивилла действительно ненадолго пробудилась от вечного сна, разумеется, не было. Саму же Сивиллу тем утром увезли на погост, и когда мистер Гофридус закрыл за ней дверь, Пин понурил голову и некоторое время стоял, ковыряя пол носками стоптанных ботинок.

— Я должен был их услышать, должен был остановить их, — виновато сказал он. — Что теперь будет? Вы меня не прогоните?

Мистер Гофридус громко хмыкнул. Он улыбнулся бы, если б мог. Мальчик нравился ему. Пин трудился не покладая рук. И в том, что случилось ночью, он не виноват. Порой мистер Гофридус действительно пугал Пина, будто улицы города кишмя кишат мальчиками, которые ради денег с готовностью согласятся подергать за пальцы покойников, но, по совести говоря, не так уж он был в этом уверен. Зато он точно знал, что такого честного и добросовестного работника, как Пин, ему не сыскать. Что до истории с отцом парня — убийца он или нет, — тут мистер Гофридус далеко опередил свое время и был убежден, что всякое обвинение требует доказательств.

— Не прогоню, — добродушно ответил гробовщик, но для порядка строго добавил: — При условии, что этого больше не повторится.

Присев на краешек кровати, Пин попытался выкинуть из головы и Сивиллу, и Деодоната Змежаба. За дверью на лестнице раздались шаги. Из груди мальчика вырвался стон: он узнал эту грузную поступь. Может, рука у зубодера Флюса и легкая, зато уж нога тяжелее некуда.

Мальчик замер в ожидании привычного хлопка. Дело в том, что Бертон никогда не стучался в дверь костяшками пальцев — всегда только ладонью, плашмя. Подойдя к двери, Пин тут же скривился. Особая вонь, свойственная Бертону Флюсу, заявляла о его приближении даже сквозь закрытую деревянную дверь. Пахло от него множеством разных вещей, но в основном запекшейся кровью (чужой) и гнилыми зубами (его собственными).

Бертон Флюс стоял прямо перед дверью Пина, в полутьме коридора, облаченный в свой обычный костюм: серая сорочка (возможно, некогда бывшая белой) с широкими рукавами, стянутыми у манжет шнурками, жилетка, покрытая пятнами, вызывавшими самые жуткие подозрения, и темные матерчатые штаны неизвестного происхождения. Вокруг шеи его был обмотан платок, заскорузлый от спекшейся крови, а обувь была измазана грязью и еще кое-каким веществом — каким именно, понятно было сразу.

Впрочем, вовсе не костюм Бертона встревожил на сей раз Пина, а лукавое выражение его лица. Пин по опыту знал, чем это чревато. Одно из двух: он либо потребует повышения платы за съем (как случалось уже трижды в самое последнее время), либо выставит жильца на улицу.

— Слышь, парень, новость для тебя есть, — начал Флюс, потирая костяшки пальцев о ладонь другой руки, так что сухая кожа посыпалась хлопьями.

Пин скрестил руки на груди, а ноги расставил пошире. Он уже знал, что такая поза заметно облегчает общение с хозяином. Мальчик смерил пришедшего взглядом с ног до головы и обратно, сохраняя при этом совершенно бесстрастное выражение лица.

— В чем дело?

— Плата повысилась.

— Вы же знаете, я не могу платить больше! — возмутился Пин.

Бертон окинул комнату взглядом.

— Я бы мог поселить сюда в четыре раза больше народу, — заявил он.

— Четырех человек, хотите сказать?

Похоже, Флюс несколько растерялся. Он был не в ладах с арифметикой. Усиленно соображая, он запыхтел. Он всегда слегка нервничал, когда ему случалось выселять жильцов. Не то чтобы он переживал за дальнейшую судьбу выселяемых — скорее боялся, что поднимутся шум и крики. Для людей, оказавшихся в отчаянном положении, выселение из дома Бертона Флюса оказывалось обычно последней каплей, а в отчаянном положении люди идут на отчаянные поступки.

— Не умничайте, молодой человек. Мне нужно, чтобы к утру помещение было свободно.

— Полагаю, выбора у меня нет, — с горечью заметил Пин.

Флюс потер кончик носа большим и указательным пальцами, склонив слегка голову набок.

— Ну в общем-то, нет, — не без удовольствия подтвердил Флюс. — Я так и знал, что ты меня поймешь. Ты всегда был парень сообразительный…

В этот момент Пин захлопнул дверь.

— Вообще говоря, если ты будешь любезен освободить комнату немедленно, — послышался бесплотный голос Флюса из-за двери, — буду премного обязан.

Ближе к ночи Пин покинул дом Бертона Флюса. Ведь он знал: если не подчиниться, то, вернувшись домой в следующий раз, обнаружишь, что все вещи выброшены на помойку, а в комнате уже поселилась целая семья новых жильцов. Так уж здесь было заведено. Поэтому он сложил в котомку все свои скудные пожитки и отправился куда глаза глядят.