Заклинатели

«Я никогда не чувствовала в себе силы, – мысленно ответила голосу Алида. – Но знаешь что? Я не отступлюсь».

На миг взор застлала ослепительная вспышка, и мерзкое, тянущее чувство неуверенности в своих силах исчезло, оставив лишь пустоту. Но тут же сердце Алиды заняло что-то иное.

Чёрная тоска навалилась на грудь, когда перед глазами всплыли безмятежные образы прежней жизни: светлые, яркие, милые сердцу, но какие-то неживые, ненастоящие, словно картинки из книжки, выдаваемые за реальность, и от этого ощущение неискренности становилось в разы горше и печальнее. В глазах защипало от воспоминаний о доме, безнадёжность и грусть сдавили голову тугими обручами. Ей стало так плохо, так невыносимо тоскливо, что хотелось закрыть глаза, перестать дышать и позволить чёрным липким щупальцам тоски утащить себя на самое дно отчаяния.

«Нельзя. Нужно сделать последнее дело. Последнее – и я точно вернусь домой», – с усилием подумала Алида, вырывая себя из зыбкой пучины.

Снова полыхнуло белым, и вслед за неуверенностью и тоской накатила ледяная волна разочарования. В душе стало пусто и холодно, как в комнате, в которой разом задули все свечи. Алиде стало ещё хуже – так одиноко, как никогда не было раньше. В водовороте обескураживающих воспоминаний обо всех неудачах и несбывшихся надеждах особенно ясно всплывало одно, самое последнее, которое Алида ещё не успела пережить и обдумать. Воспоминание о том, как несколько минут – или часов – назад Ричмольд брезгливо высвободил свою руку и побежал прочь. Снова бросил её. Оставил, опять выбрав вместо их общей цели что-то своё, мелочное и эгоистичное. В любой другой момент Алида бы разозлилась на него, но сейчас, на удивление, злости не было, только щемящая горечь, от которой першило в горле.

«Кто ты?» – повелительно спросил голос.

«Травница. Бывшая продажница. Да, в сущности, никто», – захлёбываясь жалостью к себе, мысленно ответила Алида.

«Врёшь. Скажи мне, кто ты».

Голос был непреклонен.

«Оставьте меня!»

Всё, что ей сейчас хотелось, это свернуться на земле и заснуть, надеясь, что вся эта душащая чернота, все эти тёмные и сокровенные чувства улетят вместе с людьми-птицами и перестанут её мучить.

«Не оставлю, пока не ответишь».

Птицы снова появились перед её взором, то ли наяву, то ли убедительным ярким мороком. Они меняли обличие, становясь то сиринами, то крылатыми людьми, то самыми обычными лесными птахами. От их мелькающих перьев кружилась голова, от криков мутило, а на грудь по-прежнему давило так тяжело, что каждый вдох давался ценой неимоверных усилий.

«Скорее бы всё закончилось, – взмолилась Алида. – Если мне суждено погибнуть вот так, нелепо съёжившись у каких-то развалин, вдали от родного дома, брошенной всеми, даже Ричем, то пусть будет так. Только поскорее».

«Ответь, и всё закончится».

«Я уже сказала! Сказала всё, что знаю о себе. Я была травницей – так давно, будто в прошлой жизни. Была продажницей Вольфзунда. А теперь… Теперь я не знаю, как себя назвать».

«Знаешь».

Голос был таким обескураживающе уверенным, что, не будь Алида так измотана, она непременно бы разозлилась на него самой чёрной яростью – той, что заставила её убить невинную птаху, той, что пугалась только мощной магии Вольфзунда и отступала перед лишёнными магии прикосновениями Ричмольда.

«Не знаю. Оставьте меня. Пожалуйста».

«Знаешь. Просто скажи».

Снова перья, когти, клювы, невыносимые вопли и скрежет, хлопанье крыльев – и тяжесть, такая тяжесть, которую почти невозможно было отличить от тупой боли. Перед Алидой проносились несвязные образы: уходящий Рич, бабушка-сова, сирины, рвущие людей, сирины, слушающие песни, пожары и погони, поцелуй Ханера, поцелуй Тиля, последняя мелодия Тиля и его последний взгляд, заиндевевшие болота и обнажённые болотные девы, разговоры с Вольфзундом за неизменным бокалом вина и бесцельные скитания по Птичьим Землям… Травница. Продажница. Путница. Птичья ведьма. Алида Фитцевт.

«Алида Фитцевт! Я – Алида Фитцевт».

Птиц-людей подхватил лютый вихрь, они обратились в бесформенные комки перьев и растворились, разметались во мгле, будто их никогда не было. Крики смолкли, от тишины зазвенело в ушах. С груди словно упал камень, горло больше не стискивали когти, и Алида, едва не расплакавшись от облегчения, глубоко вдохнула. Ей стало так легко и светло, как давно уже не было. Она хотела открыть глаза, но вместо этого потеряла сознание.

* * *

Рич шёл быстро, почти бежал, подгоняемый ужасом. Это точно был голос Эллекена, и звучал он так близко, будто альюд шептал ему прямо на ухо, презрев расстояние. Он не может, не может увидеть их здесь, не должен понять, что они собираются сделать! Но его присутствие стало таким очевидным, таким осязаемым, что на минуту Ричмольду показалось, будто он сам смотрит на мир глазами Эллекена, что он становится Эллекеном, наполняется его дремлющей мощью и жаждой власти.