Возможность вступить с ним в переписку считали за честь известные писатели. С Улицкой он, например, переписывался, сидя на втором процессе, и часто извинялся за «неуклюжий слог и лишний пафос – отвлекают…». С Акуниным переписывался, сидя в читинском изоляторе, пытаясь одновременно окончить ознакомление со вторым обвинением… Со Стругацким – тоже из Читы и сидя на втором процессе…
Издательства заключали с ним контракты на опубликование его интервью, переписок, статей. Наконец, он стал получать литературные премии…
Почему? Да потому что публично анализировал свою жизнь, пересматривал биографию и осмысливал судьбу. На страницах газет и журналов. Деловых и общественно-популярных СМИ. И это не было пиаром, какой-то заслугой и хитростью его адвокатов и сохранившейся пресс-службы. Не всяким российским СМИ навяжешь какую-то тему, а уже «тему Ходорковского» – тем более.
Опубликовать у себя мнение и мысли Ходорковского по той или иной проблеме, его письменное интервью, а порою и просто пару строк, но данные именно этому изданию лично Ходорковским, для СМИ было честью. Редакции соревновались друг с другом. Главные редактора могли звонить друг другу по ночам, если узнавали, что у одного из них «завтра выходит Ходорковский». Публикация с его интервью по эксклюзивности уступала разве что интервью с президентом. Да и то не для всех… Один главред не спал перед очным интервью с Ходорковским и Лебедевым несколько дней. Буквально. На вопрос, волновался ли он так перед интервью с Медведевым, махнул рукой: «Я догадывался, что с ним будет только чаепитие, а по сути – ни слова. А тут…»
Однажды Ходорковский давал импровизированное интервью в Читинском суде в перерыве очередного заседания. Это не было официальным интервью: оно не было заявлено и на него не давалось разрешение. Просто во время перерыва конвой как бы не замечал журналистов в зале и происходящего между ними и Ходорковским разговора… Тут журналистская братия и поймала птицу удачи. Вопросы, в основном, задавал корреспондент
Потом вышло большое интервью в
– Да, интервью было, может быть, слишком длинным. Да, может быть, больше, чем надо. И мне, возможно, надо было его приостановить… – говорила мне потом пресс-секретарь. – Я не стала. Неприятностей особых не было с начальством. Небольшие. Но меня бы никто не посмел уволить. У меня большой стаж, авторитет….
Особенно много интервью у Ходорковского было во время второго процесса. За интервью к нему становились в длинные очереди, порою на год-два. Никому никогда не отказывал. Иногда лишь переносил – из-за нехватки времени.
Вообще, он рассматривал это как обязанность – отвечать людям на их «запросы об информации». Как когда-то в ЮКОСе… Любой эту обязанность мог обойти или в лучшем случае повесить на своих секретарей. А вот он взял себе за правило. Журналисты до сих пор вспоминают: единственным в стране олигархом, позволявшим корреспондентам звонить себе на мобильник, причем даже в позднее время суток, был Ходорковский. Никто из прежних и нынешних олигархов его рекорд не побил. Главе крупной нефтяной компании миллиардеру из списка «Форбс» можно было звонить на мобильник, не тратя время и нервы и словарный запас (не всегда цензурный), на длинную цепочку из его пресс-секретарей, замов и замов замов… И эти журналисты, когда звонившие ему напрямую, не все, конечно, но часть будут приходить к нему на процесс. Теперь не как журналисты (хоть и работающие в этой отрасли), а чтобы поддержать, некоторые – выступить свидетелями…
Глава 28
Счастье
– Скажите, за эти семь лет, это же огромный срок, вы бывали счастливы хоть как-то, когда-нибудь, в какой-то ситуации? – этот вопрос Ходорковскому и Лебедеву задал Юрий Рост, когда вместе с главредом «Новой Газеты» Муратовым и мной брал у них интервью. Было это перед самым вторым приговором. Лебедев: «Конечно! И очень часто». А Ходорковский ответить не успел – конвой нам показал, что время истекло, тем более мы и так превысили лимит…
Теперь этот вопрос я задаю Инне. Бывал ли он хоть раз счастлив настоящим человеческим счастьем за эти годы? Она задумывается, потом, видимо что-то вспомнив, улыбается, глядя вдаль.