Заключенный №1. Несломленный Ходорковский

Пока полное незнание. И он с нескрываемым интересом наблюдает за Ходорковским: как тот говорит, что говорит, манера поведения, стиль, характер… Отмечает про себя: сдержан. Правда, потом будут моменты в процессе, когда от сдержанности Ходорковского не останется и следа. А у Данилкина в глазах появится растерянность – когда Ходорковский будет кричать…

Но не будем забегать вперед и вернемся в весну 2009-го, когда и началось рассмотрение второго дела по существу. В открытом для публики процессе.

Глава 31 Так он думает

Расплывается в улыбке, наклоняет голову, руку прижимает к груди – так он приветствовал знакомых и друзей, приходивших к нему на суд. Вот стоял в этом своем стеклянном «аквариуме» и, завидев кого-нибудь, кланялся. И часто этим людям передавал через адвокатов: «Мы еще поборемся!», «Помню наше с Вами «противостояние»» – журналистке томского ТВ Юлии Мучник, или Марине Литвинович, осенью 2009-го написавшей громкую статью «Хочу перемен!», будет излагать свое видение темы, или показывать Немцову, не без приключений пытавшемуся в тот момент побороться за пост мэра Сочи, «рот-фронт»…

Люди вроде пришли человека поддержать, а выходили из суда совершенно обалдевшими – не они, а он их поддержал…

Он был разный в этом суде. Бодрый и усталый. Веселый и грустный. И даже не грустный, а скорее задумчивый (вспомним, что нам говорила его мама). А когда он думает о чем-то усиленно, он всегда сидит, отклонив голову к стене «аквариума», и устремляется глазами куда-то далеко-далеко, словно его и нет вовсе в этом зале, словно переносится он в какие-то иные потусторонние сферы…

– Смотри, какой Ходорковский уставший… Доконали, сволочи…

– Да… – часто говорили зрители в такие моменты.

А он просто думал.

Он был разный в этом суде. Бодрый и усталый. Веселый и грустный. И даже не грустный, а скорее задумчивый.

Еще в задумчивости он мог, наоборот, сгорбиться, опустить голову и теребить карандаш или ручку. И чем чаще он теребил что-то в руках, тем невыносимее было на него смотреть. Какая-то нервозность исходила.

– Ой, ужас… Совсем плох… – опять говорили зрители.

А он просто думал. Работал, искал, фонтанировал идеями, писал, слушал обвинителей. Но на фоне всегда уверенного в себе внешне Лебедева (что внутри – все равно не знаем), всегда невозмутимого, идущего с «накрахмаленной» уверенностью по жизни и сидящего в «аквариуме», как метко подметила одна из журналисток, словно «в залитом солнцем пентхаусе на Уолл-стрит»,

Ходорковский казался иногда каким-то незащищенным, что ли…

Еще Ходорковский по-настоящему, искренне пытался понять прокуроров. И всегда говорил им, если не понимал. А они считали это его сознательными «непонималками» перед публикой. «Тоже мне, политические узники…» – часто говорила ему и Лебедеву прокурор Ибрагимова. «Мадам, Вы не на базаре», – вставлял ей шпильку Лебедев. И тогда прокурор аж задыхалась от негодования. Ходорковский, конечно, себе таких шпилек не позволял… Он просто просил объяснить, что имеют в виду-то, что сказать-то хотели, какой «перевод нефти на баланс?». И объяснял, что перевода нефти на баланс не бывает вообще. А прокуроры в этот момент или ухмылялись, или делали вид, что не слушают.

Ходорковский по-настоящему, искренне пытался понять прокуроров. И всегда говорил им, если не понимал. А они считали это его сознательными «непонималками» перед публикой.

И в какой-то момент Ходорковский устанет. Не от них, а от накопившегося за все годы груза. Он, привыкший, что его деятельность должна приносить результаты, устанет от того, что результата все нет и нет, что вся его работа, все его объяснения из года в год, изо дня в день обессмысливаются…

– Он стучит в эту дверь, стучит, стучит, а она не открывается. Я эту его усталость почувствовала летом 2009, когда в суд пришла. На каком-то интуитивном уровне почувствовала. Я всегда четко чувствую людей, тем более – родного человека, – говорит Настя и повторяет: папа ее устал именно от этого – «когда бьешь, бьешь в одну точку, а ничего не происходит, а ведь он так привык, что его деятельность приносит результаты…» – Я в какой-то момент не выдержала и руками ему показала: мол, пап, давай выйдем отсюда. А он подумал, что я хочу уйти. Снова показываю: сначала рукой на него, потом на себя и, мол, пошли. Он улыбнулся и развел руками…

В какой-то момент Ходорковский устанет. Не от них, а от накопившегося за все годы груза. Он, привыкший, что его деятельность должна приносить результаты, устанет от того, что результата все нет и нет.