Заключенный №1. Несломленный Ходорковский

Все-таки процесс проводят в Москве, а не в Чите. Все-таки приходит много людей. Он может рассказать, объяснить, показать. И он упивался этой возможностью. Это был его расцвет. Он состоялся. Он и Лебедев нашли, наконец, свою внутреннюю точку опоры. И, конечно, это был уже иной Ходорковский, нежели Ходорковский периода Мещанского суда. Там все же была некая осторожность, аккуратность, незнание, некая надежда на благоприятный исход, на возможность утрясти, кто-то скажет – ожидание сделки… Впрочем, уже не важно. Важно было то, что теперь, на втором процессе, он уже ничего не ждал. Во всяком случае, в его поведении не чувствовалась ни осторожность, ни аккуратность – ничего. Только готовность ко всему. Полное осознание того, что тебя ждет. «Не верь, не бойся, не проси», – читалось у него и Лебедева на лицах. И, конечно, если не в первую очередь, то и не в последнюю он работал на публику. В правильном понимании этого слова. Публика шла на него. Это не могло не подогревать. Он знал, что на него смотрят, что за ним записывают, что о нем говорят, что его обсуждают… И хотя он обращался к судье, он одновременно обращался и к людям. Доказывая свою невиновность в том числе и перед ними…

В общем, первый месяц это был драйв. Но не от понимания собственной значимости, а от того, что не один. Ну, и, конечно, драйв от того, что он опять вместе с Лебедевым. А когда вместе – вообще ничего не страшно, правда ведь?! А главное – они ведь столько могут обсудить и говорить, говорить, говорить… Что в Чите, конечно, было затруднительно – разные камеры, на суд возят почти всегда по отдельности. За пять лет после Мещанского суда виделись урывками…

Видеть их первую встречу после Читы в Хамсуде – это что-то. Он – стремительно входящий в зал, именно стремительно – складывалось впечатление, что не конвой за наручники ведет его к клетке, а он несет себя сам. Да еще такой необычный – не в кожаной куртке, а в старом широком пальто – отцовском (единственное, что в спешке прихватили с собой в СИЗО, узнав о приезде сына). Платон – в спортивной дутой куртке и белом джемпере. И тоже стремительный. Они оба войдут в «аквариум». Сначала он, потом Лебедев (такая поочередность будет всегда), их отстегнут от наручников, они повернутся друг к другу, посмотрят в глаза и пожмут друг другу руки. Под вспышки тысяч фотокамер и смотрящих на них глаз…

Короче, первый месяц Ходорковского переполняли эмоции. От людей, от друга, от прожитого, от предстоящей работы. Драйв, азарт… И одновременно – крайняя сосредоточенность на работе. Она будет всегда. Чтобы не происходило.

И – первые месяцы была еще сдержанность.

– Мне хочется знать, кого я обманул – давайте фамилии этих акционеров! – деловито говорил он прокурорам. – Для того чтобы выяснить, как проходили голосования, кто был обманут, повлиял ли чей-то голос на исход голосования, нужно этих людей установить и допросить. Я требую вызвать этих свидетелей. А то на первом процессе я уже обжегся… – и требовал от прокуратуры список «обманутых» акционеров. Список ему, конечно, не предоставляли.

Судья просто сидел, опустив голову, и молчал. Прокуроры демонстративно посмеивались. А он каждый день продолжал свое…

Но он пока воспринимает все спокойно. Даже очень спокойно. И спокойно то и дело снова требует разъяснить ему обвинение – как именно все-таки похищал нефть. И мимоходом позволяет себе даже такие заявления:

– Думаю, Ваша честь, Вам и в страшном сне не приснится оправдательный приговор. Вам не позавидуешь. С одной стороны, президент Медведев, требующий судить по закону, с другой – прокуроры, пытающиеся склонить Вас на свою сторону. Колесниковой (судья на первом процессе. – Примеч. ред.) было намного легче – ее никто не призывал действовать по закону… Ну, что на это скажешь? Судья просто сидел, опустив голову, и молчал. Прокуроры демонстративно посмеивались. А он каждый день продолжал свое – разъясните, как вина может доказываться тем обстоятельством, что с «похищенного» регулярно платились налоги, а само «похищенное» продавалось госструктурам… Не объясняли.

Спустя три месяца его голос стал жестче. Просит не обрамлять сухую документацию ЮКОСа словами «орггруппа Ходорковского», не произносить вместо «оплаты» «откаты», не завышать цифровые показатели в сотни и тысячи раз… Но пока у него – полуулыбка. Пока не устал. Пока ловит прокуроров на парадоксах.

Четыре месяца спустя. Желание ловить на парадоксах у него все реже. Реже улыбается. Эмоционален. Часто переходит на тот самый известный полушепот…

– Я на суд к Бахминой не был вызван даже в качестве свидетеля! Хотя моих показаний было бы достаточно, чтобы ее не посадили…

Прокуроры завели речь об обыске в подмосковном доме Бахминой. Постановление подписал Каримов, начав словами про «орггруппу, в которую входили Ходорковский и Бахмина».