— Если ты не откроешь дверь как хорошая девочка, мне придется засунуть тебя в нору, — пообещал он. — Просто выйди и покажи своему papà, что тебе жаль, и мы все забудем…
Я облизала потрескавшиеся губы, размышляя, была ли в его словах хоть доля правды или я была дурой, что надеялась на это.
— Последний шанс, пупсик, — голос papà упал на октаву, когда его самообладание начало ослабевать, и я рванула вперед, оттаскивая скрипучую кровать и сломанный комод от двери.
Я приоткрыла дверь, хныча, глядя в его глаза и не находя там ничего, кроме холодной, жесткой ярости.
— Думал, ты наконец проявишь твердость характера, уродец, — насмехался он. — Но, похоже, ты снова сплошное разочарование.
Я задохнулась, когда он бросился на меня, я попыталась увернуться, но он был слишком быстр, схватил в кулак мои волосы и почти оторвал меня от земли, чтобы заглянуть мне в глаза.
— Не поцелуешь papà, уродец? — прорычал он.
Я снова заскулила, подавшись вперед, чтобы прижаться губами к грубой щетине, обрамлявшей его челюсть. От него несло дешевым виски и старыми сигарами, а его злобный взгляд говорил о том, что сегодня он употребил слишком много и того, и другого.
— Может, ночь в норе поможет тебе найти силу воли? — шипел он.
— Нет, papà! — вскрикнула я, пытаясь вырваться из его рук, но он только рассмеялся, таща меня за собой, используя мои волосы как поводок.
Он вытащил меня из дома, и мое сердце гулко забилось, когда я увидела яму, которую он вырыл в дальнем конце лужайки. Она была пять метров в глубину и два в ширину. Если он снова бросит меня туда, я не смогу выбраться, пока он не позовет на помощь кого-нибудь из его стаи, владеющего магией земли.
— Я исправлюсь! — плакала я, мои пальцы впивались в его запястье, пытаясь оттолкнуть его прочь.
Несколько его Волков расслаблялись во дворе, сидя вокруг костра, разведенного в стороне от ямы, потягивая пиво из бутылок и обкуриваясь травой. Их безжалостные глаза следили за нашим продвижением по лужайке. И я уже давно перестала надеяться на помощь от кого-либо из них. Большую часть времени они вели себя так, словно меня вообще не существовало. А если кто-то из них и обращал на меня внимание, то только в плохом смысле.
— Если тебе удастся стать лучше, то, возможно, тебе больше не придется сюда приходить, — пробормотал papà, как будто происходящее было для него не более чем мелким раздражением.
Мы добрались до грязной дыры в земле, которую он любил называть норой, и он перехватил мою руку другой рукой, готовясь бросить меня внутрь.