Заключительный период

Они не исчезли, хоть время их миновало. Они не нужны человечеству, им больше не было места на земле и они были отброшены, а то, что оставалось, люди приспособили к изменившимся условиям. Человечество, смеясь, рассталось с детством. Да здравствует потребление, да здравствует прогресс! Символом прогресса стала жевательная резинка, роль Меркурия выполняли газетные рекламы. Покупайте, покупайте! Джинсы фирмы «Ли», духи «Шанель № 5», стереофонические проигрыватели, видеокассеты — что угодно, только покупайте. Время прежних героев ушло, на их место пришли торговцы, которых никто уже не выгонял из храма. Исчезли великие народы, исчезли вместе со своим прошлым, настало время новых песен. Гусям не удалось спасти Рим во второй раз, кто пожалеет об этом? На сцену истории вышли новые народы, они властно заявили о себе всему миру, и разве они были не правы? Ведь они были молоды и полны сил, а у кого сила — за тем и правда. И правда и право всегда были на стороне того, кто сильнее, так что в этом отношении изменилось немногое. Правда истории была на стороне новых народов, а старые ушли вместе со своими мифами. Из древних народов остались лишь евреи. Они никуда не ушли, они были всюду, господь любил их по-прежнему, рассеяние оказалось лишь трюком. И греки остались; один из них, по имени Онассис, не менее хитроумный, чем царь Итаки, правил едва ли не четвертью мира, ухитрившись на закате дней заменить надоевшую Пенелопу прекрасной вдовой президента.

Наступило новое время. Оно тоже было прекрасно. На земле воцарился мир. Он не раз уже воцарялся, с каждым разом это стоило все дороже: сначала десять миллионов жизней, потом пятьдесят. Последняя великая бойня закончилась, следующая лежала в колыбели, войны за сферы влияния не прекращались никогда. Это и называлось прогрессом. В Европе было десять миллионов безработных, но Европа не грустила — ведь в Америке их было еще больше. Ах эта Америка! Европа, жеманясь, поглядывала за океан — ведь так приятно быть желанной. К ней снова приглядывался заокеанский бык, золотой телец с глазами из алмазов; океан, как всегда, являлся преградой, которая лишь разжигала желания.

Борьба за мир достигла апогея.

Землю сотрясали революции. Они были разными. Была революция апрельская, была майская, июньская. Была зеленая, культурная, исламская, техническая и, как венец всего, сексуальная. Революционером мог стать каждый, это было модным. Небо бороздили икары, свои и чужие. Они летали в одиночестве, но также по двое, по трое и более. Они посетили Луну и не нашли там ничего. Количество оружия, простого и не простого, подлежащего немедленному и безусловному уничтожению, росло с каждым днем и обходилось все дороже. Правительства играли в покер, в котором, как известно, ценится умение блефовать. И все-таки мир процветал, — разве в каждом доме не стояло по телевизору? По шестой программе шла прямая передача из космоса: «Русский космонавт Гаврилов все еще на орбите».

В такой ситуации богам приходилось туго. Они были лишними, они были не нужны. Им пришлось приспосабливаться. Приноравливаться к изменившимся обстоятельствам. Это удавалось им, но не без труда. Громовержец Зевс отдал свое имя крылатым ракетам. Афродита рекламировала лучший в мире шампунь; надо полагать, что именно из этой пены к радостям любви выходили наяды и нимфы. Аполлону повезло, пожалуй, больше других: со своею лирой он перешел на конверты грампластинок «Битлз».

На искусственном льду Скамандра, как и тридцать веков назад, низко надвинув шлемы, снова сражались троянцы и греки. Но не за Елену — наградой им будет Балканский кубок. Сто миллионов человек, замерев, ждали. Вот они, новые герои! Все человечество знает их имена. Они поправляют доспехи. Они готовы ринуться в бой. Они готовы продолжить славные дела своих предков. Готовы вписать лезвиями коньков новые страницы в современную «Илиаду». А где Гомер? Он в кабинке комментатора. Он молод, он совсем не слеп. Песнь и гимн уже зреют в его груди. Он глядит на поле — поле битвы. Безупречным овалом раскинулось оно у подножья искусственной горы. Оно отгорожено сеткой; подобно драгоценному камню, оно переливается и сверкает в свете юпитеров, бесчисленные лампы заливают его ослепительным светом.

24.12.1978 г. 21 час 01 минута. Желтый свет мигнул и пропал. Зажегся зеленый. Сотни лошадей, фыркнув, рванулись вперед, и Сомов — со всеми. Машину чуть занесло, но Сомов был начеку, он внимательно следил за дорогой. Машины были слева, машины были справа, необходимо было повышенное внимание. Он и был внимателен. Только не до конца, не так, как всегда. Что-то его отвлекало. Что-то не давало сосредоточиться до конца. Может быть, ему мешал приемник? При чем же тут приемник? У Сомова не оставалось времени для анализа. Можно только предполагать, как это было: он включил приемник, приемник рассказал о космонавте Гаврилове. Вспомнив о нем, Сомов вспомнил о Шплинте. Вспомнив о Шплинте, он вспомнил о тюрьме.

Не надо бы ему вспоминать о тюрьме.