Заключительный период

Нет ничего печальнее этих еще не остывших человеческих пепелищ, где уже никто не живет; нет ничего печальнее вида заброшенной деревни, из которой ушли люди и ушла жизнь, деревни, где стоят одинокие опустевшие дома на берегу полноводной чистой реки, полной рыбы, стоят, окруженные лесами и полями, среди цветов и травы, темные остовы некогда обитаемых жилищ, словно пораженные неведомой болезнью, заколоченные окна, похожие на высохшие глазницы слепых, серая шелушащаяся краска, провалившиеся крыши, заросшие бурьяном ступени. А где все эти люди, что населяли эти улицы, рождались и умирали здесь, сажали картошку, носили воду вон из того колодца, где они сейчас, чем занимаются, о чем думают, почему они ушли?

Некому ответить на эти вопросы. Никого нет. Ни звука, ни голоса, ни человечьей души. Сюда никто уже больше не придет. Никто и никогда.

Кто-то, оставаясь невидимым, опускает на мир еще один слой кисеи, и темнота становится еще плотнее.

Нечто, не имеющее отношения вообще ни к чему. (Хорхе Луис Борхес. Четыре цикла.)

Историй всего четыре. Одна, самая старая, — об укрепленном городе, который штурмуют и обороняют герои. Защитники знают, что город обречен мечу и огню, а сопротивление бесполезно; самый прославленный из завоевателей, Ахилл, знает, что обречен погибнуть, не дожив до победы. Века привнесли в сюжет элементы волшебства. Так, стали считать, что Елена, ради которой погибали армии, была прекрасным облаком, виденьем; призраком был и громадный пустотелый конь, укрывший ахейцев. Гомеру доведется пересказать эту легенду не первым; от поэта четырнадцатого века останется строка, пришедшая мне на память: «The borgh brittened and brent to brondes and askes»[1].

Данте Габриэль Росетти, вероятно, представит, что судьба Трои решилась уже в тот миг, когда Парис воспылал страстью к Елене; Йитс предпочтет мгновенье, когда Леда сплетается с богом, принявшим образ лебедя.

Вторая история, связанная с первой, — о возвращении. Об Улиссе, после десяти лет скитаний по грозным морям и остановок на зачарованных островах приплывшем к родной Итаке, и о северных богах, вслед за уничтожением земли видящих, как она, зеленея и лучась, вновь восстает из моря, и находящих в траве шахматные фигуры, которыми сражались накануне.

Третья история — о поиске. Можно считать ее вариантом предыдущей. Это Ясон, плывущий за золотым руном, и тридцать персидских птиц, пересекающих горы и моря, чтобы увидеть лик своего Бога Симурга, который есть каждая из них и все они разом. В прошлом любое начинание завершалось удачей. Один герой похищал в итоге золотые яблоки, другому в итоге удавалось захватить Грааль. Теперь поиски обречены на провал. Капитан Ахав попадает в кита, но кит его все-таки уничтожает; героев Джеймса и Кафки может ждать только поражение. Мы так бедны отвагой и верой, что видим в счастливом конце лишь грубо сфабрикованное потворство массовым вкусам. Мы не способны верить в рай и еще меньше — в ад.

Последняя история — о самоубийстве бога. Атис во Фригии калечит и убивает себя; Один жертвует собой Одину, самому себе, девять ночей вися на дереве, пригвожденный копьем; Христа распинают римские легионеры.

Историй всего четыре. И сколько бы времени нам ни осталось, мы будем пересказывать их — в том или ином виде.

Так считает Борхес. Но есть еще одна история, пятая. Это история человека, отказавшегося от какого-либо действия.

История человека, вышедшего из игры.

Моя собственная история…