Заколдованная буква

В первый день Петька написал одну страницу своей жизни.

На второй день он продолжал.

И опять грамматика. И опять приставки, двойные согласные, чередования, окончания. И синтаксис ещё — точки и запятые.

И опять ни у кого и ни о чём нельзя узнать. Тут дойдёшь до любой жизни. До каторги дойдёшь!

Попросить бы Женьку — порадей мне, Женька, дай мне, Женька, по шее. Или хочешь — я сам стукнусь головой об шкаф.

Ребята во дворе кричат: обновляют мяч.

А Петька? Петька пишет вторую страницу своей жизни.

На третий день Петька писал третью страницу своей жизни.

Писал про то, как провёл лето в деревне Карганы у маминого брата.

Мамин брат работал на колхозном кирпичном заводе. И Петька тоже работал: водил лошадь, которая крутила большие колёса, размешивала в яме глину.

Нравилось ещё Петьке в обеденный перерыв сидеть под навесом, где были сложены свежие кирпичи, только что вынутые из форм, — сушились.

На улице солнце, жара, а под навесом прохладно. Это от влажных кирпичей прохладно.

Поглядишь на кирпичи, а на них отпечатки веточек и стеблей травы. Интересно.

Петька написал про веточки и траву.

А потом кирпичи выпаливают в траншеях, и они делаются красными и крепкими. Он сам вынимал их из траншей. Теплые ещё и дымом пахнут.

Петька и про это написал.

На четвёртый день Петька одолевал последнюю, четвёртую страницу.

За окном накрапывал дождь. Ребята во дворе всё равно кричали. Они уже не обновляли мяч Гришки Лосева из шестого подъезда, а просто играли.

Мяч грязный, и ребята грязные: нормальная обстановка. Никому ничего не жаль. Только Петьке жаль самого себя. Четвёртая страница идёт особенно туго. Никто ему не радеет, сенца он не желает и вообще, конечно, не молодец.

«Ни, «не», «ик», «ек»…

Петька подложил ладонь под щёку — думает.

Уже и фамилия есть — написана, и про место и год рождения — всё есть, и про пионерский лагерь, и про кирпичный завод.

«Напишу-ка про ежа Николая, — решает Петька. — Ёж мой. Жил у меня дома. Значит, к моей жизни имеет отношение».

«Ёж Николай днём спал, а ночью бегал, — начал писать Петька. — Тарахтел когтями и мешал всем другим спать».

А как пишется «тарахтел»? «Тара»… или «таро»?..

Надо изменить слово так, чтобы на сомнительную букву упало ударение. Это он помнит.

Петька начал менять слово:

— Трахнул, тарахнул, тарарахнул. Ух ты, куда занесло! Значит, всё-таки «тара»…

«Я решил Николая переучить, — продолжал писать Петька, — чтобы ночью он спал, а днём бегал, как все нормальные люди».

Дождь усилился, громко забарабанил в стёкла.

Петька встал и подошёл к окну — неужели ещё играют?

Да, играют. Чёрные. И мяч чёрный. Счастливые. Бегают себе, как все нормальные люди.

Петька вернулся к столу.

«У ежа Николая начали выпадать из чуба колючки. Мама сказала, что Николаю не хватает витаминов, а может быть, он просто…»

Петька опять задумался: как писать «линяет»?

И вдруг вспомнил… Только совсем другое вспомнил: когда Гришкин мяч обновляли, он был жёлтого цвета.

Собрание состоялось. Ровно семнадцатого числа.

Народу было много. Весь класс, конечно, Серафима Дмитриевна, директор и старший пионервожатый.

Выступали ребята — ругали. И Серафима Дмитриевна ругала. И старший пионервожатый. Правда, все ещё говорили, что они надеются — в будущем с Петькой ничего подобного не случится.

В конце собрания выступил и директор. Сказал — тоже считает Петьку человеком не совсем пропащим. Он подробно ознакомился с его, Петькиной, прошлой жизнью. И что его, Петькина, прошлая жизнь даёт й ему, директору, основания надеяться, что в будущем с Петькой ничего подобного не случится.

«Да, если каждый раз писать сочинения…» — подумал Петька.

Но это он так, между прочим, подумал.

Ирина Пивоварова

О чём думает моя голова

Если вы думаете, что я учусь хорошо, вы ошибаетесь. Я учусь неважно. Почему-то все считают, что я способная, но ленивая. Я не знаю, способная я или не способная. Но только я точно знаю, что я не ленивая. Я по три часа сижу над задачами.

Вот, например, сейчас я сижу и изо всех сил хочу решить задачу. А она не решается. Я говорю маме: Мам, а у меня задачка не получается.

— Не ленись, — говорит мама. — Подумай хорошенько, и всё получится. Только хорошенько подумай!

Она уходит по делам. А я беру голову обеими руками и говорю ей:

Думай, голова. Думай хорошенько… «Из пункта А в пункт Б вышли два пешехода…» Голова, ты почему не думаешь? Ну, голова, ну, думай, пожалуйста! Ну что тебе стоит!

За окном плывёт облачко. Оно лёгонькое, как пух. Вот оно остановилось. Нет, плывёт дальше.

Голова, о чём ты думаешь?! Как тебе не стыдно!!! «Из пункта А в пункт Б вышли два пешехода…» Люська, наверное, тоже вышла. Она уже гуляет. Если бы она подошла ко мне первая, я бы её, конечно, простила. Но разве она подойдёт, такая вредина?!

«Из пункта А в пункт Б…» Нет, она не подойдёт. Наоборот, когда я выйду во двор, она возьмёт под руку Лену и будет с ней шептаться. Потом она скажет: «Лен, пошли ко мне, у меня что-то есть». Они уйдут, а потом сядут на подоконник и будут смеяться и грызть семечки.